Помошничек

   Тем случаем, про который расскажу сегодня, со мной поделился мой дед по отцовской линии. Ну, как поделился — было праздничное застолье по поводу юбилея бабули. Под конец праздника мы с ним перешли на кухню, прихватив горячительное и тарелки с недоеденными салатами и прочим, и пока остальные гости в кто знает какой раз поднимали бокал за виновницу торжества, мы душевно болтали. Правда, когда дед перешёл к этой истории, протрезвел я мгновенно, хоть и не был особо пьян. Дед же вообще кремень — ему чтобы опьянеть, выпить нужно прилично.

    Почему-то потянуло меня вспомнить про дедушкину сестру, которая жила в деревне, в Воронежской области, и ни под какими уговорами не решалась переехать поближе к остальным родственникам. Жила она там с сыном и престарелой матерью, мужа не было. Сын утонул в 1997 году, мама преставилась летом 2013-го. Дед, конечно же, поехал на похороны. Поехал с бабушкой, хотя и отговаривал её — ехать далеко, с пересадками, поворчал на неё, но согласился.

    Приехали, расположились. Дом, где жила сестра, баба Саша, не очень большой. Я там был дважды, когда был совсем мелким. Туалет на улице, плюс баня. Помню, что дико боялся ночью топать до сортира.

    Дед сразу ей сказал — вот закончим с похоронами, продавай дом и давай к нам, хотя бы все рядышком жить будем. Баб Саша покивала, вроде согласилась. Уложила их в маленькой спаленке.

    История будет не о явлениях утонувшего сына и почившей матери. Та спокойно лежала себе в большой комнате и, как и полагается покойнице, признаков жизни не подавала. По очереди дежурили возле неё и родственники, и соседские бабушки, которые горевали по своей подруге. Однако, после рассказанного, я ещё раз убедился, что в сёлах и деревнях до сих пор что-нибудь да водится.

    В первую ночь дед и бабушка спали относительно спокойно. Дед только не мог долго уснуть на новом месте, крутился. Окна комнатки, где они спали, выходили на огород. Переворачивается дед с боку на бок и тут невольно посмотрел на окно — а за ним, как будто кто-то стоит, высокий такой, словно мужик крепкий. Дед не робкого десятка, поднялся, подошёл, а стоявший за окном сразу ушел, но будто нехотя прям. Дедушка даже во двор вышел — нет никого. Пожал плечами, показалось, наверное.

    На другой день похороны, помянули, посидели, повспоминали. Спать разошлись. Дед теперь уже спать не может — а вдруг вчерашний гость опять возле окна появится? И пришёл ведь! Стоит у окна. Дед бабушку растолкал, мол, гляди чего. А этот стоит у окна и никуда не уходит. Бабуле стало страшно, она залепетала, мол, ой, иди посмотри. Деду не страшно, больше любопытно. Как в пижаме был, в майке и трусах семейных побежал во двор. Обогнул дом, чтобы подойти к окну комнатки. Да, стоит на месте, но дедушка приближаться не стал. Дед как заорёт:

— Прочь пошёл, а то сейчас ружьё принесу!

    Ружья нет, но припугнуть надо. В ответ только смех, потом видит, гость по грядкам огородным поскакал, перемахнул через забор и убежал. Утром дед пошёл к грядкам, и волосы на голове зашевелились — следы, как от лошадиных копыт. Он к бабе Саше — может, знает чего. Та отмахнулась только, глаза прячет. Деду любопытно. Что это за ерунда такая?

    Ночью не стал дожидаться, пока гость придёт (а он почему-то был уверен, что придёт), сел на скамеечку с фонариком, курит. Не знает, говорит, сколько так сидел, как вот он, родимый, через забор лезет и прыг-скок к окну направляется. Ну дед включил фонарик и на гостя направил. Тут дед замолчал.

— А дальше-то чего?

— Вот направил я на него фонарик, а там чёрт стоит.

    Я аж поперхнулся.

— Как чёрт?

— Высоченный такой, весь покрыт шерстью короткой чёрной, рога витиеватые на башке у образины этой, копыта здоровенные, хвост длиннющий с кисточкой. Рыла только свиного нету, как на картинках рисуют, морда вытянутая, жуткая. На кошачью чем-то похожа. И глаза здоровенные, из пасти клыки кривые торчат. Он похихикал и обратно к забору. Только я его и видел.

    Обомлевший дед, естественно, сестре с утра отмалчиваться не дал. Бабушка же тоже видела, что за окном был кто-то. Ну баб Саша помялась, помялась, да и сказала, что соседка у них есть, Манюнечка, Маня. Лет сорок ей или около того, живёт одна. Слегка больна на голову, но якобы от матери с бабкой унаследовала силы какие-то, вот и позвала себе в помощники чёрта. Он ей весь огород вскопал, сорняки почистил. А по ночам иногда шатается, многие соседи видели его, как он через забор перепрыгивает и у окон стоит, наблюдает как будто. Дед совсем оторопел. Хотел было к этой Мане сходить да спросить, что ж она своего помощника манерам не научила, неприлично же так. Но не пошёл, раз больна на голову, то слушать не будет, а с такими разговору не получится.

Не из страха, из того же любопытства, так же на скамейке вечером остался. Сидит, ждёт. Вот уже и видит, как зачастивший гость через забор перемахнул, к дому движется. Дед его возьми и спроси:

— Чего шатаешься тут без дела, спать не даёшь?

    А сам фонариком в морду ему светит. Чёрт хохотнул. Дед ещё подумал, что говорить по-нашему не умеет.

— Дак работы нет, чего мне во дворе, как собаке на привязи, торчать? — образина отвечает, да ещё голос такой, гулкий, громкий, тягучий. Слова комкает, будто язык у него плохо работает. У деда аж мурашки по спине побежали.

— В поле иди, там работай, а ещё раз сунешься сюда, не с фонарём — со священником встречать буду, — дед струхнул слегка, но сдавать позиции не собирался. Чёрт стоит, просто смотрит на него.

— Ну-ка пошёл отсюда, не приходи больше! — заорал дед.

    Чёрт всё стоит.

— Да в поле иди, сена накосишь Маньке своей, если корова есть у неё или ещё кто, на зиму пригодится, или в лес иди, дров наруби на зиму!

    Чёрт развернулся и ушёл. Дед заходит в дом, проходит к комнатку, а там бабушка плачет. Говорит, что в окно всё видела. Он её до утра успокаивал. А когда она уснула, тут-то ему и страшно стало. Это ж надо, чудищу такому в глаза фонарём светил, ещё и отчитал его. Потом они уж засобирались уезжать. Баба Саша так из деревни и не уехала, всё живёт там. Дед пару раз у неё в письмах спрашивал, мол, ходит ли гадина эта. Она отвечала, что видят ещё его, по деревне шатается, но близко к домам уже не подходит.