Берёзовый лес

   Я наполовину якут. Мать — русская, и вырос я с родителями в крупном городе, но дед по отцу — прирождённый охотник. Он охотился с 11 лет и даже сейчас, хотя у него давно есть свой дом и семья, в лесу он проводит времени больше, чем дома.

    Полтора года назад я снова приехал к ним где-то в июле, и как раз когда я был в дороге, дед по пьяни навернулся в незакрытый погреб и сломал ногу. Пока он лежал в больнице в городе (за 150 километров от нас), я остался один с бабушкой без Интернета и постепенно начал лезть на стену от скуки. Чтобы заняться хоть чем-то, решил уйти в лес с ночёвкой, взял бутыль воды, рюкзак, еды, маленькую дедову палатку и дедов же «Иж». Отправиться решил туда, где ещё не был. Поблизости почти всё уже было исхожено и знакомо, поэтому решил проехать на мопеде по старой заброшенной дороге, которая вела к какой-то нерабочей уже лесопилке (или не лесопилке, я ни разу не доезжал до конца).

    Я собирался отправиться на рассвете, но не представлял, в каком плачевном состоянии был мопед. Пока я вытащил его из гаража, оттёр от мышиного помета, нашёл, где у деда бензин и убедился, что всё работает, уже почти настал полдень.

    Дорога была заросшая, но только поначалу. Ехал, пока не устал. Когда надоело, нашёл подходящий овраг вдоль обочины и на всякий случай затащил туда мопед. К этому моменту я намотал почти 18 километров. Убедившись, что мопед не видно с дороги, привалил ветками и запомнил место — дорога тут переваливала через небольшую сопку, деревьев вдоль дороги не было последние полтора километра, и видно было этот пригорок издалека.

    Примерно через час, переваливая через очередной бугор, я увидел просто потрясающе красивый берёзовый лес. Он был в низине, и я видел, где он начинается и где заканчивается. Около двух километров в длину и около одного в ширину. Вокруг было пустое пространство, где не росло даже кустарников, но впечатлили меня две вещи.

    Во-первых, насколько я мог видеть, во всём лесу не было никаких деревьев, кроме берёз. Во-вторых, вершины деревьев формировали настолько гладкую, почти идеальную поверхность, словно каждый год над леском проходило гигантское лезвие и убирало все макушки, которые вырастали слишком высоко. Если бы не неровные края этой рощи и расположение в дремучем безлюдье, можно было бы предположить, что это одно из тех искусственных насаждений, которые так любили делать в советские годы. Я сразу понял, что именно там я поставлю палатку, хотя изначально собирался пройти дольше.

    Более грибного места мне не доводилось видеть в жизни. Я даже не пытался специально их высматривать — грибы сами бросались в глаза. Собирать их я не стал — вдруг перепутаю съедобный с ядовитым, — но решил запомнить место и вернуться позже не один.

    Спустя какое-то время я понял, что иду уже очень долго и, должно быть, прошёл уже полтора из тех двух километров, что лес тянулся вдоль. Только сейчас я обратил внимание, что не встретил по дороге ни белки, ни даже пролетающий птицы с тех пор, как пошёл пешком. Так как неважно было, где разбивать палатку, я решил вернуться и устроить лагерь в полукилометре от места, где вошёл в лес.

    Спустя, может быть, десять минут я наткнулся на необычное место — тридцать берёз росли в три ровных ряда по десять штук, настолько ровно «по решётке», что по ним можно было сверять строительные инструменты. Я снова вспомнил свою мысль про искусственные лесопосадки, но неясно было, почему ровно посажены только тридцать деревьев посреди самого леса, когда все остальные растут как попало. Тут я обратил внимание, что слышу шум то ли ручья, то ли ключа. Оглядевшись вокруг, я не смог заметить ничего, похожего на ручей. Минуты две я ходил вокруг деревьев и крутился, пытаясь определить, откуда шёл звук, но так и не смог. Я решил, что здесь в низину стекают грунтовые воды, и это шум подземного потока.

    А потом я увидел девушку.

Сам я считаю, идеальных людей не существует, но она определённо была близка к моему понятию идеальной женщины. На ней были сандалии, монотонное светло-синее платье и браслет — я так и не понял, из чего. Нет, не якутка — очень даже славянской внешности. Она вышла из-за дерева, сказала: «Здравствуй», — и назвала своё имя. Я назвал своё имя в ответ. Она спросила, что я делаю в лесу. Я ответил, что пришёл отдохнуть. Она засмеялась и спросила, один ли я. Я ответил, что один. Она спросила, не сбежал ли я из дома, и засмеялась снова. Я ответил, что нет, не сбежал. Она сказала: «Значит, твои родители знают, что ты здесь?». «Бабушка и дедушка знают», — сказал я. Она сказала, что ей пора и опять начала смеяться. Я спросил: «Куда?». Её смех резко оборвался, она посмотрела прямо на меня, развернулась и без спешки побежала прочь, скрывшись за деревьями.

    Когда она исчезла из виду, на меня накатило. Во-первых, чувство было будто после чёрной пьянки, когда открываешь глаза и от произошедшего вспоминаешь только фрагменты, да и то только тогда, когда тебе о них что-то напомнит. Я не мог вспомнить её имя, хотя знал, что произносил его дважды, не помнил, почему соврал, что бабушка и дедушка знают, где я. Во-вторых, было непонятно, что она делает в лесу без рюкзака и вещей и куда она убежала. В-третьих, была ли она вообще? Пару минут я озирался по сторонам, пытаясь заметить между деревьев что-нибудь. Я не был уверен на тот момент ни в чём. Потрогал свой лоб на предмет солнечного удара. В итоге убедил себя, что это фальшивое воспоминание, и пошёл дальше. Настроение стало паршивым.

    Пройдя десять минут, я выбрал место, бросил вещи и стал собирать хворост. Разведя огонь, я вскрыл банку тушёнки, разогрел её и поел горячего. Стало веселее. Разбил палатку, заварил чаю в железной кружке, дал ногам отдохнуть.

    Чуть позже, когда я допил чай и разминал затёкшие голени, она появилась снова. Я снова не мог реагировать так, как должен был бы, наверное, реагировать в такой ситуации. Она спросила, не скучно ли мне, я ответил, что нет. Она засмеялась и сказала: «Верю. Мне тоже не скучно». Затем сказала, что больше всего она любит ночное время суток, потому что ночью в лесу далеко слышно всё, что происходит, и никто не мешает. Я ничего не ответил. Она помялась на месте, затем заметила палатку и спросила: «Это здесь ты собираешься сегодня спать?». Я кивнул, но промолчал. Она улыбнулась, закусила губу и полезла внутрь. Вскоре из палатки донеслось какое-то неразборчивое ворчание. Я встал на колени, просунул в палатку голову — там никого не было...

    Я пришёл в себя, стоя перед расстеленным в палатке спальником на коленях с вывалившимся из расстёгнутых штанов вялым половым органом. В панике выскочил наружу, застегнул штаны и стал нервно оглядываться вокруг — никого и ничего. У меня тряслись руки, в голове была мысль: «Я не знаю, что за чертовщина здесь происходит, но надо делать ноги». Сомнений в том, что что-то действительно случилось наяву, больше не было, все планы о ночёвке отменялись. Времени до темноты было не слишком много, но я должен был успеть, как минимум, добраться до дороги, если не задерживаться. У меня тряслись руки. Я первый раз за весь день зарядил ружьё, собрал палатку и рюкзак и самым быстрым шагом, на какой был способен, двинул обратно туда, где я вошёл в лес. Что это за девушка? Чего она от меня хочет? Что случится ночью? Я не понимал, что происходит, но был более чем уверен, что во всём виновата эта странная девушка, если она вообще человек...

    Почти сразу я увидел её снова и остановился. Она стояла метрах в пятнадцати, держась за дерево, с улыбкой на лице. Отойдя от него, она стянула через голову платье, швырнула его на землю, засмеялась, помахала мне рукой и снова исчезла за деревьями. Когда после этого я пришёл в себя, мне в голову пришли одновременно все истории про суккубов, банши и особенно про блуждающие огоньки, которые заманивают путников на верную гибель в лесах и на болотах. Я рванул бегом, но быстро выдохся и перешёл на быстрый шаг. Я спешил изо всех сил, но, думаю, прошёл это расстояние медленнее, чем на пути в эту сторону, потому что постоянно оборачивался и оглядывался, озираясь по сторонам.

    Когда я увидел светлые просветы между деревьями, то чуть не расплакался, но когда до границы леса оставалось метров тридцать, встал как вкопанный. Я долго не двигался, а когда пришёл в себя, понял, что простоял на месте, не шевелясь, как минимум полчаса. Мой ужас в тот момент, когда я это осознал, невозможно передать. Эти тридцать метров, на которые я пялился последние тридцать минут, я пробежал, как мне показалось, в три прыжка. Выскочив из леса и отбежав на пару сотен метров, я повернулся и остановился отдышаться. Лес шелестел, как может шелестеть любой лес, в котором не произошло ничего стоящего упоминания.

    Больше времени тратить было нельзя, и я направился к дороге. По пути ничего не произошло, кроме волчьего воя, который я услышал вдали. Волки — серьёзная проблема в Якутии и главная причина, почему я взял с собой ружьё. Но вой раздавался издалека, и причин волноваться о мохнатых тварях не было.

    Я добрался до дороги, забрал мопед и поехал обратно. На полпути я остановился перекусить. Полез в рюкзак за ломтём вяленого мяса и нащупал мягкую ткань, которой там не должно было быть. Когда я вытащил из рюкзака синее платье, у меня случилась истерика — я заорал, швырнул его на обочину, дал газу и не останавливался до самого дома.

    Вернувшись, я обдумал произошедшее и не стал никому ни о чём рассказывать — мне не нужна репутация сумасшедшего.

    До конца своего пребывания у дедушки с бабушкой я не выходил из дома по вечерам и ночью в одиночку.

    Прошлым летом я к ним не ездил, и в это лето тоже не поеду.