Дети

   Мистер Гилспи предпочитал никогда не иметь дела с туристическими агентствами. Путешествуя за границей — что случалось довольно часто, ибо он был весьма состоятельным господином и обожал всевозможные приключения, — он неизменно сам составлял маршруты своих поездок, пользуясь при этом железнодорожными расписаниями и всевозможными справочниками и путеводителями, являвшимися чуть ли не его настольными книгами.

    К сожалению, бывало и так, что планы его терпели крах — вот как, например, в этот раз, когда неудача оказалась к тому же полностью неожиданной. Он путешествовал по Южной части Европы и, как назло, застрял на дороге. Такси — если можно было так назвать нанятую им колымагу — сиротливо стояло у обочины дороги, безнадежно увязнув в глубокой грязи; двигатель машины давно заглох, а растерянный водитель то и дело беспомощно почесывал затылок.

    Мистер Гилспи в очередной раз раздраженно глянул на часы. Была половина первого, и если он всерьез намеревался оказаться в Загребе, то в Мунчак ему надо было прибыть не позднее шести.

    Он выбрался из ветхой машины-развалюхи и, оказавшись под лучами яркого солнца, наконец появившегося на небе после нескольких дней беспрерывных дождей, стал сразу же покрываться липким потом — как ни крути, а ему уже шел седьмой десяток, а кроме того, явно сказывалась его тучная комплекция. Ему очень хотелось заговорить с шофером, но он совершенно не знал местного языка. Тогда мистер Гилспи ткнул пальцем в сторону заглохшего мотора, потом показал на свои наручные часы, явно давая понять, что хотел бы знать, когда они смогут продолжить поездку. Ответ последовал незамедлительно — не раньше чем часа через два.

    Мистер Гилспи обреченно вздохнул и огляделся по сторонам, хотя смотреть там было особенно не на что. Слева от дороги сплошной стеной высился густой темный лес, тогда как справа зияла простирающаяся за обрывом пропасть. Тень от деревьев так и манила к себе освежающей прохладой, а потому незадачливый путешественник извлек из багажника машины дорожную сумку, в которой всегда возил с собой принадлежности для занятия живописью, перекинул ее через плечо и собрался было уходить.

    К явному удивлению мистера Гилспи, водитель принялся со странной горячностью удерживать его, знаками призывая оставаться на месте. Влажной от пота рукой он перехватил его толстое запястье и что-то поспешно затараторил на своем языке, одновременно встревоженно вглядываясь в глаза пассажира. Мистер Гилспи невольно почувствовал раздражение, покачал головой и предпринял еще одну безуспешную попытку изъясниться по-английски:

— Ладно, не дури, приятель. Я просто погуляю часок-полтора и приду назад.

    После чего уверенным шагом двинулся в сторону леса. Водитель снова что-то прокричал ему вслед, но он даже не обернулся. Скоро и машина, и шофер окончательно скрылись из виду.

    Теперь его со всех сторон окружал лес — немного загадочный, чуть жутковатый, отчасти приветливый и в чем-то безликий. В конце концов, мистер Гилспи стал склоняться к мысли о том, что лес все же настроен к нему вполне благодушно. Правда, довольно скоро он обратил внимание на его необычную тишину — не было слышно даже пения птиц, — хотя и безмолвие это скорее наводило его на мысль не столько о затаившейся враждебности, сколько о добром расположении к собственной персоне.

    Он также подметил, что лес все же был довольно странный: в нем совершенно не рос подлесок, нигде не было опавших листьев, ветвей и прочего лесного мусора, не было зарослей куманики — одна лишь мягкая ровная зеленая трава, произраставшая между ровными и стройными рядами деревьев, которые были словно посажены искусственно.

    Мистер Гилспи не был ботаником и потому не имел представления о том, как называются эти деревья, хотя их тень действительно оказывала на него самое благотворное воздействие. Сквозь густую крону деревьев пробивались яркие солнечные лучи, неровными желтоватыми пятнами ложившиеся на сочную зелень травы. Как художник-любитель, он не мог не оценить по достоинству столь приятную для глаз гамму красок. Выйдя на небольшую поляну, мистер Гилспи отыскал удобный для сидения пень, который почти вплотную примыкал к одному из деревьев. В этом месте падавшие на землю солнечные лучи почти не имели перед собой преграды из ветвей и листьев, отчего все цвета казались ярче, сочнее и создавали очаровательную игру светотеней, ровным слоем ложившихся на мягкую зелень травы. Мистер Гилспи неспешно извлек из сумки палитру и краски.

    Работалось ему легко и даже приятно; голова чуть откинулась назад, а послушные пальцы ловко водили кистью по листу бумаги. Спустя некоторое время он все же смутно почувствовал, что несмотря на всю свою естественную прелесть вся эта сцена лишена какого-то важного элемента. Ему почему-то захотелось увидеть у основания дерева маленького мальчика в красном джемпере… Чуть отведя взгляд в сторону, мистер Гилспи буквально подпрыгнул на месте от изумления — возле дерева и в самом деле сидел и спокойно рассматривал его маленький мальчик.

Правда, одет он был не в красный свитер, а в довольно странный наряд, отдаленно напоминавший мешок с прорезью для головы, который едва прикрывал его грязные, основательно поцарапанные коленки. В остальном же никаких сомнений не оставалось — это действительно был маленький мальчик из плоти и крови.

    Мальчуган скривил губы, на мгновение показав свои белоснежные зубы, после чего поднялся и безбоязненно направился в сторону мистера Гилспи, остановившись от него в нескольких шагах. Чуть опустив взгляд, художник с отвращением заметил, что ребенок сжимает в ладонях окровавленные останки какого-то небольшого животного, то ли угодившего в капкан, то ли ставшего добычей хищника покрупнее. Перехватив его взгляд, паренек снова ухмыльнулся и отбросил в сторону жуткие, окровавленные лохмотья мяса, а затем чуть вытянул губы, немного закинул голову и издал громкий, протяжный свист. Через секунду изумленный мистер Гилспи увидел, как из-за деревьев вышли еще трое детей — два мальчика и девочка, — очень похожие на первого: смуглолицые, с блестящими глазами, взлохмаченные и облаченные в такие же мешковатые лохмотья.

    Дети молча разглядывали незнакомого человека. Первой из общего ряда вышла девочка — подойдя к мистеру Гилспи, она протянула руку и неожиданно сильно сжала его ногу чуть повыше колена. Видимо, результат подобной «инспекции» ее весьма устроил, поскольку она тут же отошла к своим приятелям и что-то негромко сказала им. Те возбужденно рассмеялись, широко раскрыв рты и поблескивая веселыми блестящими глазенками.

    Однако смех их оборвался столь же резко, как и начался, и вслед за этим дети нешироким полукругом уселись вокруг все еще недоумевающего художника.

    Мистер Гилспи чувствовал себя явно неуверенно. С одной стороны, он испытывал определенное смущение, оказавшись словно под обстрелом четырех пар внимательно глядящих глаз; с другой же — чувствовал явную досаду оттого, что неспособен с ними заговорить. Вместо этого он лишь улыбнулся им.

    Выражение их лиц ничуть не изменилось. Тогда он снял с мольберта свой незавершенный этюд и показал им. Затем неожиданно вспомнил, что в сумке у него лежит плитка шоколада. Стремительно расстегнув ее, он достал лакомство, отломил маленькую дольку и положил себе в рот — на тот случай, если эти несчастные оборванцы никогда не видели ничего подобного, — а остальное протянул девочке.

    Последовавшая за этим сцена оказалась настолько дикой, что мистер Гилспи несколько секунд стоял, словно молнией пораженный, не зная, что ему следует предпринять. Сначала девочка понюхала плитку шоколада, откусила кусочек и принялась его сосредоточенно жевать. В то же мгновение сидевший рядом с ней мальчик выхватил шоколад у нее из рук — та, естественно, с визгом бросилась на обидчика, так что уже через несколько секунд оба маленьких тела сплелись в ожесточенной, чуть ли не смертельной схватке. Дети катались по траве, царапаясь, кусаясь, пиная, колотя и пытаясь удушить друг друга.

— Перестаньте! — резко воскликнул наконец пришедший в себя мистер Гилспи. — Сейчас же перестаньте!

    Казалось, его никто даже не услышал: мальчик продолжал обеими руками сжимать горло девочки, тогда как та ногтями с силой царапала его лицо. Мистер Гилспи не выдержал и, схватив мальчишку, резко поставил его на ноги, невольно поразившись при этом той силе, с которой ребенок вырывался из его рук.

    Неожиданно он затих, как-то обмяк, зато девочка победно засмеялась и ловко вскочила на ноги. Затем вся четверка встала вокруг него, сцепила ладони, образуя некое подобие живого, грязновато-коричневатого кольца, и, весело смеясь и запрокидывая назад головы, принялась бегать вокруг изумленного мужчины, притопывая босыми пятками и словно вовлекая его самого в какой-то дикий танец. У мистера Гилспи все поплыло перед глазами. Он суетился, дергался из стороны в сторону, пытаясь вырваться из живого кольца, но детские ручонки то и дело цеплялись за него и прочно удерживали в своем плену. Наконец ему удалось прорвать их окружение — он тут же опустился на землю, утирая со лба пот и пытаясь угомонить отчаянно колотящееся сердце. Между тем ребятня снова образовала полукруг, и, глянув на них, мистер Гилспи невольно поразился тому, что они, казалось, совершенно не запыхались и даже не устали, тогда как он все никак не мог отдышаться. В какое-то мгновение он вновь почувствовал резкое пожатие своей ноги чуть повыше колена — на сей раз это сделал уже мальчик. И снова дети обменялись какими-то словами. Правда, теперь ни один из них уже не смеялся — все молчаливо и напряженно всматривались в его лицо.

    Мистер Гилспи подумал, что пора уже возвращаться к машине. Тяжело поднявшись, он чувствовал, как гудят натруженные от непривычной беготни ноги. Дети же продолжали неподвижно стоять на месте. И снова вперед вышла девочка — чуть вытянув губы, она протянула к нему ладони, словно намекая на то, чтобы он взял ее на руки и на прощание поцеловал.

    Мистера Гилспи явно растрогала подобная сцена — он поднял ребенка, и тот в самом деле обхватил его ручонками за шею. И в то же мгновение мужчина ощутил исходящее от ее неожиданно раскрывшегося рта мерзкое, какое-то звериное зловоние. Ее зеленоватые глаза в упор глядели ему в переносье. Неожиданно художник почувствовал приступ бездонного, леденящего ужаса. Резко вскрикнув, он попытался было освободиться от хватки вцепившихся в него детских рук. Вскоре он уже протяжно, дико закричал, почти завыл, тогда как белокурая головка продолжала склоняться все ниже — пока ее губы не дотянулись до его горла, а белые зубы не вонзились в его мягкую плоть. И тут же три пары цепких пальцев схватили его за щиколотки, резко дернули на себя — от неожиданного нападения мистер Гилспи пошатнулся и грузно завалился на спину. Теперь вся четверка дружно запрыгнула ему на грудь, живот, ноги. Какое-то время он продолжал свое отчаянное, но бесполезное сопротивление, даже пару раз громко вскрикнул, но затем затих окончательно.

    Через несколько минут на безмолвной поляне можно было различить лишь отрывистый лязг крепких, молодых зубов.