Когда мне было 12 лет и мы с родителями приехали к деду в поселок, дед несколько раз брал меня в лес. Плыли вниз по реке к месту, где она давала большого крюка и возникали пороги. Раньше река петляла еще сильнее, и от старого русла остались несколько озер — там дед и пожилой хант Игнат ставили капканы и ловили рыбу. Игнат был из древнего рода, представители которого были вождями нашего народа еще до прихода русских. Он повел нас показать заброшенный поселок, где жили ханты еще до его прадеда. Тепло было, все расслабленные, дед с Игнатом трепались о новостях из ТВ (это были 90-е годы со всякими политическими потрясениями).
Поселок не впечатлил: несколько срубов, вросших в землю — скорее землянки, запах грибов и плесени. Это только кажется, что лес пустой — остатки угрских поселков и зимовий в нем встречаются часто, как и могилы, но пока мне не показали на них, я их не видел и не замечал.
Подошли мы к холмику на склоне у реки. Заметно было, что место святое: на ветках висели высохшие обрывки шкур и кишков, а перед нами — три или четыре еле различимые деревянные «песочницы», вросшие в траву и мох. Не знаю, как еще назвать квадраты в земле из бревен. Игнат стал рассказывать, что так хоронили уже при русских. Рассказал про шамана, имя которого нельзя произносить, и что он якобы тут похоронен.
Подошли к домику-землянке — сруб метра два на два, очень старый, бревна рыхлые, сверху дерево выросло, запах влаги и гнили. Игнат сказал, что это был дом шамана. На углах сруба стояли «шалашики» из веток, на которых были кусочки чего-то гниющего и вонючего. Дед спокойно удивился: «О, свежие жертвы. Кто ж это ему тут требы совершает?». Они с Игнатом стали разговаривать на нашем языке, который я толком не знаю, а потом дед начал возмущаться — мол, русские такие-сякие, могилу разорили. И сказал мне, мол, вот русские тут шляются и наших предков тревожат, могилы наши разоряют и природу оскверняют. Я слушал его вполуха: дед и раньше любил такие речи заводить.
В срубе была дыра, оттуда шёл адский запах гнили. Игнат взял фонарик, стал светить и рассуждать про то, что могилу испортили, потому что, если всё правильно, там сухо должно быть и прах должен высыхать, как и все предметы и жертвы. Смотрю — а там внутри пусто и много-много палочек желто-коричневых, белых, серых, как кусочки веток, все похожие. И дед стал рассказывать, что это пальцы — мол, раньше руки врагов в требу приносили и пальцы им отрезали. Я перепугался — там же сотни их, страшно! А дед стал прикалываться — поднял пару, а они гнилые и вонючие, и стал меня ими стращать. Они с Игнатом начали шутить на тему того, что я наполовину русский и можно из моей кожи со спины хороший бубен сделать. Я понимал, что они стебутся, но все равно было жутковато.
И вдруг дед с Игнатом серьезные стали. Разглядывают пальцы, друг другу показывают и бледнеют на ходу. Я таких лиц сроду не видел — стою, волосы на голове шевелятся. Дед, если что, в лесу обычно ружье вскидывал, потому что говорили, что ниже по реке раненый медведь ходит. А тут вдруг два мужика уронили сигареты, ружья за спину, серьезно так в такт кланяются этому срубу и спиной пятятся к берегу. Дед меня схватил и к реке потащил. Меня охватила паника: я-то свято верил, что дед в тайге никого не боится и от всего защитит, а тут такое. А главное, совершенно не понимаю — что случилось-то?
Прыгаем в лодку, Игнат гребет, и они как мантру шепотом что-то говорят оба. Долго шептали, где-то четверть часа. Потом Игнат достал из мешка водку с пробочкой-кепочкой из фольги и сделал несколько глотков, дед тоже вяло хлебнул, а Игнат махом высосал полбутылки после него. Я молчал, пребывая в шоке от увиденного. Лишь когда понял, что плывем уже близко к поселку, спросил деда: «Что это было?». Он не ответил, потом пьяный Игнат шепотом сказал мне, что пальцы были не отрезаны и не отрублены, а откушены, все со следами зубов. Я испугался ещё больше. Хмельной Игнат начал рассказывать про старого башкира Самхе (или Сахме?), который ходил ниже по реке на зверя в год Олимпиады-1980, а от него потом нашли только капканы, сапог и вырванный гортань с языком. Согласно легендам, если шаман хочет говорить с тем духом, с которым человек говорит, то он должен вырезать человеку гортань и язык и съесть их, сварив в котле, а если кто-то выпьет бульон, который остался, то тоже духов услышит. Далее Игнат с дедом начали спорить, мог ли это тогда некий «куюн» сделать, или это шаман человека съел. Я из их объяснений мало что понял, но видел, что они сильно испуганы.
Откуда там были сотни пальцев, кто их откусил и что было дальше, я так и не узнал: дед эту тему табуировал, а Игнат мне больше наедине не попадался толком.
Они отмечали первую удачную криогенную заморозку. Но у пациента не было никакой возможности показать им, что он все еще в сознании.