Уха

   Я не знаю, что это было. Несколько раз я рассказывала эту историю психотерапевтам и требовала у них объяснений, мол, так и так, что на этот счет говорит наука? Наука один раз предположила, что виноваты вещества, один раз прочла мне занудную лекцию «феномен массовых галлюцинаций и как с ним бороться», но в основном с участливым видом наклонялась ко мне и вкрадчиво интересовалась: «А почему вы спрашиваете? Это для вас так важно?».

    Нет, блин, мне насрать, знаете. Полторы тыщи в час вам плачу исключительно за насрать.

    Это несмешная история. Несмешная настолько, что рассказывать ее серьезно я не могу, извините. Просто держите в голове — это было на самом деле, и кончилось, и кончилось препогано.

    В прошлом году в июле моя подруга Аня позвала меня на выходные в лес, к какому-то ей одной известному озеру. Едут Митя с девушкой, едет Ястреб, едет Вита, едет черт с рогами, без тебя никак, в общем, непременно гоу-гоу, и не боись, они все прикольные, особенно Ястреб — он и диггер, и альпинист, и реконструктор, и швец, и жнец, и полный абзац. Кстати, у него и девушки нет, ага?.. Ай, короче, поехали!

    И я «короче, поехала». Не будь Аньки, вряд ли бы я сунулась в незнакомую компанию. Из перечисленных ею людей мне был смутно знаком разве что Митя, и в тот единственный раз, что я с ним говорила, я сочла его преизрядным придурком.

    А еще я очень хотела в лес. Это был мой первый выезд тем летом, все как-то не складывалось — то работа, то болела, то погода такая, что мусор донести до помойки — сто раз подумаешь.

    Люди и правда оказались прикольные. Правда, Ястреб, диггер и альпинист, оказался на поверку виртуозным треплом, ни разу не видевшим ни скал, ни пещер. Девушка ему нужна с ушами, как у слона — чтоб лапша помещалась, решила я, пускай такую и ищет.

    Добирались на электричке, часа три, и еще два шли пешком от станции. Пока поставились, поели, выкупались — начало темнеть. Мы расселись у костра, достали выпивку, начали петь песни и травить байки. Когда перешли к страшилкам, Виталик презрительно хмыкнул: «Бегут-бегут по стенке зелёные глаза!», подобрал с бревна плавки и ушел на берег.

    Через три с половиной байки с озера донесся громкий плеск, потом удар, а потом Виталик вернулся к костру с огромной рыбой в руках и изумлением на лице. Он сказал, что рыба фактически прыгнула ему в руки — сперва плавала рядом с ним, а когда он решил ее поймать — просто взял руками и вынул из воды.

    Добычу признали сомом, а может, налимом, а может — белой акулой, и решено было сварить уху.

    Утром я сперва не поняла, отчего проснулась, а потом крик повторился. Я кое-как натянула футболку и, в трусах и босиком, выскочила из палатки.

    Кричала Анька. Стояла у кострища и орала, белая, как бумага. Увидев меня, она бросилась мне на грудь, бормоча — там кости, Катя, Катя, там кости...

    В других палатках тоже завозились. Я вытянула шею и вгляделась в кострище. Ну, кости. Рыбий скелет неприлично больших размеров.

— Да, — сказала я, — рыбьи. Вчера была уха, помнишь?

    Анька замотала головой, подтащила меня за руку к кострищу и, изо всех сил отвернувшись, произнесла чужим гнусавым голосом:

— Н-не рыбьи. Н-нет.

    Я встала на корточки, не выпуская Анькину руку, и посмотрела поближе. Кости остались рыбьими. Я, поморщившись, подобрала череп... Тут подошел Ястреб, открыл было рот, но вдруг поперхнулся и замер, не сводя с меня глаз. Через секунду он пришел в себя и начал требовать объяснений — чье, значит, хреново чувство юмора честных ястребов до усрачки доводит?

    Я положила череп обратно в пепел, вытерла ладони о траву и попыталась понять, что он имеет в виду. Не смогла. А вот Анька при слове «юмор» шевельнулась, а потом села рядом со мной и потыкала череп палочкой.

— Точно, — сказала она, — игрушка. Твою мать. Кто это сделал, какая сволочь? Голову оторву! Кать, слушай, выброси эту дрянь, я не хочу трогать!

— Давайте оставим! — попросил Ястреб. — Пусть еще кто-нибудь испугается! Митя! Митя, тут у нас шашлык с христианских младенцев! Подошедший Митя глянул на кости, ахнул было, но тут же плюнул.

— Петросяны, епть. Голова гудит, а вы тут устроили.

    Вита тоже заорала. Виталик был без очков и не увидел костей, а то и кострища, а то и нас, и видеть не хотел, так как страдал с похмелья. Митина девушка обозвала Ястреба «пидорасом» и кинула в него кружкой. Молчаливый тип по имени Леня перекрестился и попятился, отчего все покатились со смеху.

    Кроме меня, хотя, кажется, я улыбалась. Мне, несмотря на жару, было холодно. Сердце ныло. Что они видят такое? А я — я свихиваюсь? Это так с ума сходят? Если да — то кто сходит-то, они или я?

    Может, это меня разыгрывают?

    Я медленно-медленно встала и отозвала Аньку в сторону.

— Анька, — сказала я, — только, пожалуйста, не нервничай. Ань, я вижу скелет вчерашнего сома. Я не знаю, над чем вы сейчас смеялись.

— Ты прикалываешься? — неуверенно спросила Анька. — Ты точно прикалываешься.

    Я посмотрела в ее готовое снова побледнеть лицо и выдавила «да».

    Когда мы вернулись, народ сидел на бревнах и вяло спорил о том, кто именно подсунул в угли «эту херню». Я обвинила во всем Ястреба, а потом сообщила, что у меня срочное дело в городе, и мне пора бежать-бежать.

К психиатру, мысленно добавила я.

    Виталик вызвался проводить меня до станции, и я никогда и никому не была благодарна сильнее. По дороге, когда мы еще шли вдоль берега, он вдруг запнулся, помотал головой и буркнул:

— Мерещится всякое с вашими шуточками.

— Что мерещится?

— Да... баба какая-то. Страшная. У воды. Стой, вон она! Ты не видишь?

    Я молча поволокла его за руку вперед. Это Виталик, у него зрение — минус 128, ему что ни пенек — отряд матросов на зебрах, и ну да, да, знаю, сейчас он в очках...

    Кажется, я убеждала его уехать вместе со мной. Не помню.

    Я была дома вечером того же дня.

    Спутников моих искали с вертолетами и собаками.

    Нашли только Аньку, совершенно седую и сумасшедшую. Она жива, я регулярно навещаю ее в местной больнице, она боится воды — любой, даже в чашке — и, бывает, не пьет по несколько суток, а моют ее насильно. Она похожа на собственный труп.

    Когда ей получше, с ней можно поговорить. Когда ей совсем худо, она смотрит в стену и шепчет безостановочно о съеденных детях — из криминальной хроники, фильмов ужасов, сказок.

    Ее преследует женщина, старуха с клыками и в чешуе, пахнущая болотом.

    Страшная баба.

    А меня не преследует.

    Я даже не трогала ту уху.

    Вегетарианка я.