Довелось мне как-то раз побывать за границей, в Германии. Поехал я тогда к дяде и тете в гости, а заодно передать посылку от папиного брата из Витебска. Долетел хорошо, но не без приключений, конечно же. Говорил я тогда по-немецки неважно, но добрые тетеньки, видно, понимали на международном языке жестов, и успешно проводили меня до ближайшего поезда. С горем пополам устроившись у окна, я отправился в путешествие из Франкфурта-на Майне в Саарбрюкен. Желтые поля лютиков, живописные сказочные домики, хорошая немецкая музыка в наушниках... Я не заметил, как уснул — со мной всегда так под хорошую музыку.
Проснулся я в абсолютно ином месте. Что-то было не так. Тот же мчащийся поезд, тот же вагон со спящими вальяжными бюргерами, да только спали они как-то неестественно — аморфно, безлико и совершенно неразличимо. В кругу людей, с которыми меньше получаса назад я переглядывался и строил рожи,я чувствовал себя совершенно одиноко, потерянно и невероятно скучно. Вокруг было холодно и зыбко. Пассажиры отвернулись к стенам и совершенно отключились из происходящего. Кстати, о происходящем: светлый пейзаж за окном сменился тусклым, затянутым брезентовыми тучами небом и жухлой травой с редкими деревцами. Не успел я придать этому особого значения, как странный и пронзительный шум ударил по барабанным перепонкам. Сначала мелькнула мысль — мало ли, сменилось дорожное покрытие, такое часто бывает, если пересекаешь дальние расстояния на машине с приемником или в поезде.
Но тут было нечто другое. Этот шум был как темнота для зрения — картинка пустует, помехи заслоняют все и вся. Сначала это вводит в замешательство и раздражение, а потом уши привыкают к потоку звука и вычленяют самое важное. Все равно, что взглянуть в бездну и уловить само очертание ужаса. В наушниках был не просто шум — там был звук самой смерти. Тихий, пронзительный, и невообразимо отвратительный. Свист пуль, свист падающих тел, шелест ветра, всплеск грязи и тихий вой — все смешалось воедино, и в котле бурлящего безумия находился я. Я слушал какофонию агонии, страха и ужаса, боли и истерики, тысячи голосов тянули заунывную мелодию под аккомпанемент артиллерийского огня. Не сбежать, не скрыться — это было на всех чертовых волнах. Как я ни крутил бегунок, везде было одно и тоже. Долго слушать этот кошмар я не смог — сбросил с себя телефон и разбил экран. Но звук никуда не пропал. Казалось, он намертво засел в моей голове, будто скрипучий проигрыватель крутил свой виниловый диск внутри моей черепной коробки. С каждой секундой все сильнее и сильнее, нестерпимо... Хотелось просверлить отверстие в голове и найти выключатель этой мелодии.
Поезд подъезжал к станции. Я увидел надпись «Neuekirche». Новая церковь поджидала своих гостей... Вы знаете, как выглядят станции в Европе? Представьте картинку чистой, опрятной, вылизанной до блеска станции из книжки для детей. Так вот, эта станция была совершенно не такой. Обшарпанный, заплесневелый зеленый знак на погнутой ножке, сильно поеденный ржавчиной. Здание как будто побывало во всех конфликтах двадцатого столетия. И стояло оно на холмах, покрытых темно-серой порослью. Название, написанное простыми потрескавшимися белыми буквами, чем-то притягивало, манило выйти, проветрить голову, ненадолго задержаться, осмотреться, подышать свежим воздухом в последний раз.
Звук становился все громче и громче, мертвые пели, насвистывали свой ритм. Хотелось плакать и умереть… и в тоже время подпевать. Подпевать… К счастью, я не поддался этому порыву, а подался вперёд и проломил своей головой стекло: ужас пересилил инстинкт самосохранения.
Проснулся я уже в больнице. Окруженный приятными немецкими медсестрами, я больше всего волновался, хватит ли мне евро за починку стекла.
Через несколько лет, когда за рюмкой водки я вспомнил эту историю, я залез в Google. Никакой остановки «Neuekirche» не нашёл. Этого места вообще не существовало. Так где же я был? И почему я никак не могу выкинуть из головы эту проклятую песню?..
День 312. Интернет до сих пор не работает.