Жилплощадь к продаже

   Свернув с дороги, Лариса втиснула машину в узкую брешь между «Соболем» и брутальным джипом лохматых годов. Скромный плюсик маленького городского авто: нам и царапина на асфальте — стоянка. Она выключила зажигание и осторожно открыла дверь. С другой стороны выбралась Марьяна Липская — приблатненная бизнес-леди. Она была тридцатым по счету риэлтером из тех, кого обзвонил Димка; согласилась без энтузиазма и при условии, что клиенты обеспечат транспорт. Причем поданная дисциплинированной Ларисой минута в минуту малолитражка вызвала нарекания: «Это у вас тачка или мотороллер?». Напористая и хищная, Марьяна зарабатывала побольше, чем они с Димкой на двоих, и профессионально отличала дорогое и престижное от дешевого эконом-класса.

— Тьфу ты, ну и душегубка! — воскликнула Марьяна. — Утро, а жарит, как в Африке.

    Лариса покрутила на запястье браслет часов: циферблат сиял отражением солнечного диска.

— Да, половина десятого только… Не все пробки собрали, и то спасибо.

    Они путешествовали с кондиционером на полную, а за бортом воздух прогревался до рекордного значения.

— Ладно, пошли, — распорядилась Марьяна. — По карте нам туда, за площадь и через сквер. Вон указатель: улица генерала Алтаева.

    Созерцая наводящий тоску ландшафт, Лариса вздохнула: убогое подмосковное захолустье. Ратуша с гербом еще комси-комса, а прочее, обильно декорированное баннерами «Аренда», доживает свой век. Вдоль улицы притулились бревенчатые избы, щеголяющие антеннами спутникового ТВ, сараюхи, подсобки... На автобусной станции высаживал пассажиров экскурсионный «Икарус», обогнавший их на трассе по встречной. В глубине площади — неизменный краевой музей, стиснутый с торцов могучими зарослями. Сбоку от здания музея сползала в густую тень оврага извилистая тропинка.

    Мама рассказывала, что в дни ее молодости овраг обходили за километр: там скрывался убежавший из лечебницы психопат. Психопата, конечно, придумали взрослые, чтобы с наступлением темноты локализовать отпрысков в зонах фонарного освещения. Хотя, скорее, страшилка возымела обратный эффект: подростки бегали сюда за адреналином…

    Они пересекли площадь, миновали сквер и за рыночным комплексом увидели бело-серую трехэтажку. Капремонт (если он вообще производился) был давно и неправда: штукатурка клочьями облезала со стен. Из тамбура тянуло запахами еды, плесени и мусора. На провисших веревках сохло постельное белье.

    «Боже мой, — почему-то испугалась Лариса. — Этого просто быть не может. ЗДЕСЬ я родилась».

    Квартира переходила по наследству из рук в руки и пять лет назад официально досталась Ларисе, став для нее источником неясной, но постоянной тревоги. Почему-то казалось, что любые планы использования квартиры несут в себе опасность. История «двушки» не вместила первые три года Ларисиной жизни — их вытеснили мрачные образы тети Тани и ее заживо сгоревшего сына Ильи.

    Лариса охотно уступила бы «родовое имение» любому завалящему конкуренту, но — вот мистика! — таковых не оказалось. Спасибо отцу и матери, Лариса проблем с жильем не имела, как и ее муж. Димка, которому новость о наследстве свалилась как снег на голову, и то по неудачному стечению обстоятельств, так и не постиг, отчего у нее душа не лежит к этой квартире. Он предложил распорядиться дармовыми квадратными метрами радикально — продать.

— Лишних денег не бывает, — урезонил он сыплющую невнятными доводами жену.

    Начались отчаянные поиски агента по недвижимости, которые Димка взял на себя: Лариса сдавала госэкзамены и ночами зубрила билеты. В самом Дороховске был филиал столичной фирмы, но вместо телефона там срабатывал факс, и так месяц подряд.

    «На фига рекламу в интернет давать?», подумала Лариса, прошмыгивая за Марьяной в источающий запахи подъезд.

    (Марьяна отшила их, как и многие до нее. Категорически. Дел по горло, недосуг в область мотыляться. А через день позвонила сама).

    В подъезде Лариса оробела; бойкая Марьяна и та как-то смешалась. Предстояло еще подняться на третий этаж — мелочь, но здесь и сейчас неприятная. Под лестницей темнела коричневая фанерная дверь со спиленной ручкой. Приди сюда Лариса без сопровождающей, она бы остерегалась оставлять эту дверь у себя за спиной. За такими дверьми может обитать некто, не видимый коммунальщикам, но с острым нюхом на чужаков. Марьяна никак не прокомментировала заминку, но отступила, спрятавшись за Ларису и предоставив ей возглавлять экспедицию.

    Сверху спускалась женщина с маленькой девочкой и грудным ребенком, незамысловато притороченным к шее застиранной тряпицей. Женщина выступила из полумрака, и Лариса поразилась ее лицу: бледному, с ввалившимися щеками и глазами, запавшими в синеву. Сальные волосы небрежно собраны в пучок.

— Лара, — произнесла женщина.

    Это был не вопрос, а узнавание.

    Лариса сосредоточилась, пытаясь воскресить в памяти ее имя, но ничего не воскресло.

— Лара, — настойчиво повторила женщина. — Я — Катя. Мы с тобой играли. Тебе три годика исполнилось, а мне пять. Вы с родителями в Москву уехали. А тетя Таня осталась.

    Лариса вежливо кивнула. Тетю Таню она помнила плохо. Лучше, чем Катю, но тоже не особо.

— Я тебя в Контакте нашла, — сказала женщина. — По фамилии.

— Очень рада тебя встретить, Катюш, — солгала Лариса. — Как дела?

    Катя прищурилась.

— А у тебя? — шмыгнула она носом после паузы. — Дети есть?

— Не… Нет.

— Что, родить не можешь?

— Могу, наверное. Просто не хочу.

    Пальцы женщины стиснули руку дочери, девочка пискнула.

— Как можно не хотеть рожать? Дети — это же дети. Это наше всё. Но тебе не понять, раз не хочешь.

    Она рванулась мимо приезжих, таща за собой неловко семенящую дочь, и выскочила на улицу. Лариса застыла, пришибленная этим взрывом неприязни, и Марьяна, процедив что-то сквозь зубы, уперлась ладонью ей между лопаток.

— Ларис, не тупи.

    На стук никто не открыл, ни звука изнутри. Лариса занервничала: многовато накладок. И даже не в том дело — всё ли со старушкой в порядке? Если нет, квартиру придется взламывать. Липская скептически разглядывала «объект».

— За сколько же мне эти руины выставить? — изрекла она. — Уж дыра дырой. Небось, центнер трухлявой фурнитуры в нагрузку и драный линолеум…

— Дорого не возьмут, — поддакнула Лариса, на заре карьеры ублажавшая капризных дамочек в спа-салоне.

— Дом под снос, соседи — маргиналы, метро — в Москве… Ну и где твоя ключница, ласты склеила?

    Лариса скривилась — под каблуком хрустнул осколок потолочной лампы.

— Надеюсь, что нет. Отошла куда-нибудь, мало ли. В поликлинику…

— Или барахло с твоей хаты толкает по-быстрому.

— Марьян, ну зачем ты утрируешь? Старушка интеллигентная такая.

— Ой, не буровь мне про божьих одуванчиков! Я от них натерпелась, ветераны, бляха-муха, сама бы всех закапывала. Хер ли эта интеллигентка свинтила? Или ты не предупреждала, что приедешь?

— Да предупреждала я! Ей самой эти ключи в тягость, скорее бы с рук сбыть.

— А?

— Нет, ничего, — осеклась Лариса. Если бы не старушка, квартире еще долго прозябать бесхозной. Но, застигнутая врасплох, Лариса так дотошно выясняла, кто такая Зоя Ивановна, где она взяла ее телефон и почему именно ей тетя Таня оставила ключи, а Димка сидел тут же на диване и слышал разговор от корки до корки… короче, тайное стало явным.

— Ничего так ничего, — буркнула Марьяна и забычковала окурок в распредщиток. — Ларис, мне тут торчать не упало, прошвырнусь до кафетерия. А ты на атасе. Жопой чую, застрянем до ишачьей пасхи.

    Караулить в одиночестве посреди обшарпанного холла Ларисе не понравилось. Она рыпнулась позвонить Димке, но схлопнула «раскладушку»: на ее голос откроется фанерная дверь на первом этаже, и по лестнице взойдет… кто-то… Переставляющая по щербатым ступенькам закоченелые, морозно скрипящие ноги нежить вообразилась ей так отчетливо, что Лариса подобрала юбку и кинулась вон из подъезда.

    Отдышавшись под козырьком, она вспомнила, что у Димки на производстве аврал, и звонить ему нельзя. Вот засада! Лариса прикурила ментоловую сигаретку.

    В палисаднике Катя выгуливала своё потомство, вернее, оккупировав скамейку, кормила из бутылочки грудника, а дочка неприкаянно бродила вокруг песочницы. Заметив Ларису, она потопала к ней по газону.

— Привет, — сказала Лариса, присев на корточки. — Тебя как зовут?

— Маша, — пролепетала девочка. Ей было и страшно, и любопытно в одном флаконе.

— У тебя есть шоколадка?

— Шоколадки у меня нет, но есть карамелька. — Лариса расстегнула сумочку. Детей она воспринимала философски, просто боялась сопутствующих им сложностей.

    Катя перемахнула газон тигриными прыжками и отвесила дочери подзатыльник. Маша расплакалась навзрыд.

— Кать, ты чего? — оторопела Лариса.

— Ничего, — зло огрызнулась Катя. — Не смей моего ребенка всякой дрянью кормить. Своих заведи и трави, сколько влезет. Приперлась тут, добровольно стерилизованная… Чтоб близко к моим детям не подходила!

    Лариса тут же нарушила декрет о неприкосновенности: брошенный на произвол судьбы младенец едва не соскользнул со скамейки: там было, обо что расквасить голову. В последний момент Лариса удержала истошно вопящего человечка на краю бездны.

— Какая ты сказочная! — прогнусавила Катя, выхватывая грудника. — Спасибо тебе, дорогая! А где ты была, когда тётка твоя по дуркам да по ментовкам зависала?

— В первом классе училась, — на всякий случай Лариса отошла подальше: мало ли что.

— Видно по тебе, что училась! Детей не делать ты училась!

— Кать, ты бы Машеньке панамку надела, напечет же ей…

— Нет у меня на панамки денег, так погуляет!

    Еще с колледжа Лариса шла по жизни с принципом, что дружелюбие — залог мира и согласия. Главное — ни на кого ни за что не обижаться.

— Давай я вам на рынке панамку куплю? — мурлыкнула она разбушевавшейся Кате.

— Да сдохни со своими подарками! — черта с два, за МКАДом принципы не работали.

— Что ж родаки твои тётку чумную без присмотра кинули? И еще что скажу, Барби: когда померла тётка, никто ее хоронить не хотел, так бы и сгнила, сучка… Чего ты вообще нарисовалась? Досвидос!

    Лариса сделала соответствующие выводы и ретировалась, заняв позицию на уважительном расстоянии от подъезда, чтобы не пересечься с Катей, когда та пойдет домой. Терзаясь от предчувствий, неопределенности и нарастающей жары, она распутывала шнур наушников — хоть музыкой отвлечься. Да уж. Ну, здравствуй, Дороховск…

    Обычно полоумные мамашки на раз вычисляли в Ларисе чайлдфри, будто на ней проштамповано: «ЧФ» (у нее всего-навсего татуировка — ласточка, и то в таком месте, что только на пляже красоваться), а, вычислив, принимались давить на психику. Например, Липская всю дорогу трещала о своем «восхитительном» в грандиозных кавычках сыне, с которым в школе не уживается даже отпетая шпана. «…Никитка бабки тырит?! Да это же МОЙ сын!!! Я его в языковую французскую пристроила, а там географ нажаловался: ваш Никита, бла-бла-бла, по карманам шарит. А я ему: мой сын не вор, ты, мудила, кровью умоешься, что дерьмом его полил. Отстегнула сотню евро кукляхе из восьмого класса, она его на потрахаться развела, а пацаны мобилой снимали. Хрен отмазался, козел: по этапу и в парашу рылом».

— Прелесть какая, — не удержалась Лариса.

— А чего прелесть-то? — рыкнула на нее риэлтерша. — Что ребенка вором обозвали — прелесть? Я за Никитку всех порву. Одна его воспитываю, папулька-то спился…

    «Я б тоже спилась».

    Но бурную реакцию Катерины спровоцировала не детская тематика. Вопреки очевидному, Катя не оголтелая истеричка. Там, на лестнице, ее ЧТО-ТО зацепило, но она предпочла оставить это невысказанным и для правдоподобия разрядила в Ларису свой негатив под конкретным предлогом. Но у нее слабовато с актерским мастерством, она переигрывала и дважды проговорилась.

    Даже сейчас, спустя двадцать с лишним лет, семью Мартера здесь не любили.

    Из-за тети Тани.

    Что же с ней не так?

    Родители не обсуждали тетю и не распространялись о ее злоключениях, а Лариса была слишком мала, чтобы анализировать детали. Ее увезли из Дороховска в трехлетнем возрасте, и память запечатлела тетю Таню безмолвным и мутным пятном, а ее сына — фотографическим черно-белым.

    Сын Татьяны, Ларисин двоюродный брат, погиб при пожаре, спасая людей из горящего здания. Его посмертно наградили медалью, но тете Тане от этого, разумеется, легче не стало. Она изменилась навсегда, бесповоротно и в плохую сторону. Саша Мартера заработал приличные деньги на нефтяных платформах, и тетя, добавив недостающую сумму, буквально вытурила сестру с мужем в Москву. Откуда она взяла деньги — отдельный секрет. Дальнейшее их общение свелось к нечастым телефонным разговорам; лишь однажды Наташа ее навестила и вернулась сама не своя. После этого Татьяна запретила им появляться в Дороховске. Она умерла в девяносто втором году, и почему-то родителям сообщили об этом через месяц после похорон. Родители отправились в Дороховск на кладбище… на просроченных поминках они шепотом (но Лариса, прикинувшись спящей, кое-что разобрала) рассказывали, что застали могилу разрытой до крышки гроба, а поверху кто-то навалил арматуры и булыжников.

    Чем тетя Таня заслужила такую ненависть, граничащую с мракобесием?

    Похоже, ей и при жизни прохода не давали. И мама стала невольной свидетельницей травли — после той поездки у нее был затяжной шок. Потому Татьяна и перестала принимать в гостях Наталью и Александра: чтобы заодно не попали под раздачу.

    «Но где хоть какая-нибудь логика?» — думала Лариса, немилосердно потея на раскаленном асфальте под лучами солнца. Своей благородной фамилией она была обязана отцовским предкам, несгибаемым бойцам третьего Коминтерна, но умение переносить жару ей генетически не передалось.

    Илья пожертвовал собой ради того, чтобы другие могли жить. За это аборигенам надлежало молиться на Татьяну, как на святую, и скинуться ей на мраморного архангела, но они превратили короткий остаток ее жизни в кошмар, а напоследок осквернили могилу.

— …девушка, кого пасёте? — в затылок Ларисе дохнули перегаром. Она вынула из ушей «точки», морально готовя жестокий отпор.

    Интерес к ней проявил анемичный взъерошенный парень лет тридцати, в клетчатой рубахе навыпуск с закатанными рукавами. Полдень еще не настал, а этот организм уже в подпитии. Взгляд плывущий, зрачки во всю роговицу. На конкурсе бледных легко обставит Катерину по призовым баллам.

— Я Зою Ивановну жду, — сказала Лариса. — Не в курсе, где она?

— А, баба Зоя. — Парень икнул. — А она в монастыре.

— Насовсем? — вырвалось у Ларисы.

— Не, на кой ей совсем-то… За святой водой. Ща, нацедят ей бидон, и пришкандыбает. А я тебя че-то это… видел где, да?

    Лариса покосилась на Катерину и решила, что инкогнито накрылось.

— Я здесь раньше жила. Меня Лариса Мартера зовут.

— Аааа… — протянул анемичный. — А я Колян, тоже тут жил... ик! …живу. Я батю твоего помню, и мамку тоже. Это я бабе Зое твой сотовый нагуглил. — Он развязно подмигнул, но следующую реплику Лариса угадала неправильно: — На бутылку есть?

— Нету у меня на бутылку, — Ларисе совершенно не хотелось у него на глазах копошиться в кошельке. — Уж извини. Не захватила.

— Не боись, грабить тебя тут некому, — сосканировал ее мысли Колян. — А на сиську пива наберешь? А, ладно, тебе не в кассу. На мои будешь?

— Я за рулем, — грустно ответила Лариса.

— На тебя че, Катька-размноженка залупилась? Она у нас того… с пионерским приветом. Не циклись. С ней вот как надо, — Колян, резко выбросив перед собой руку, продемонстрировал Кате «Fuck off». Та презрительно цыкнула.

    (Коля Потапов, сообразила Лариса. Который в первом классе разбирал и собирал дома телевизор и еще сопляком допился до алкогольной комы. Между прочим, именно Татьяна про него говорила, и еще какие-то родительские одноклассники. Юный гений. Чинил всё, за что не брались в ремонтных ателье. Но это лишь одна сторона многогранной натуры самородка. Как все гении, Коля не дружил с головой и отличался от сверстников патологической жестокостью. Его ловили за живодерством — ставил «опыты» на собаках и кошках. За что и поплатился: хозяин замученной им кавказской овчарки проломил Коле череп штакетиной, на год отправив его в больницу. Неужели у Потапова после реанимации зрение рентгеновское?)

— Да сплошная вендетта! На почве тети Тани.

— Нуу… — промямлил Колян. — Тетка… накосячила чего-то, когда сын погорел. И хоронили ее стрёмно…

— Блин, как это — стрёмно?

— Вечером хоронили. В самый вечер свезли «пазиком» на Свято-Алексинское. Дождина струячил проливной. Ее только баба Зоя с бабой Клавой провожали. На кладбище работяги кипишнули, по типу, западло им гроб тащить. Бабки подсуетились, премировали их с пенсии, и поляну во дворе тут накрыли. А наутро — вот это я как щас помню — в подъезде грязи было натоптано, жирной грязи, с червями. И воняло могилищей.

    Лариса попятилась.

— Не, ну ты не боись. Базарили, что Татьяну сын с участка выгнал, вот она и вернулась… Но это всё лажа и наукой от… ик! …отрицается. С кладбища домой не возвращаются. Знаешь, где пожар-то был? Во-он, за домом. Там спортплощадка и школа, халупа дореволюционная. Купчихины ап... ик! …партаменты. Илюха баскетбольную секцию вел. Когда загорелось, его баскетболисты в раздевалке тусили. Замок у двери переклинило, Илюха его топором раскурочил. Кто-то сам выбежал, а кого-то он вытаскивал. И последнего не вытащил — задохся. От обоих головешки остались, друг в друга запрессованные.

— Ну и? — уныло спросила Лариса.

— Ну и отгрохали новую школу, на окраине. А из сгоревшей кой-чего к нам в подвал отволокли, мелочевку всякую, инвентарь. Топорик Илюхин где-то там прислоненный.

    Колян замолчал, борясь со спазмами в желудке. Под его хаотично торчащими волосами проступал на темени кольцевой шрам.

    Соловьиной трелью залился мобильный.

— Да, Марьян. Что? Прерываешься. Повтори.

— Ключница пришла?

— Нет, динамит по-черному.

— Ну и зашибец. У меня тут сделочка наклюнулась, так что обождешь.

    Колян обронил что-то наподобие «Ну не болей» и, выписав синусоиду, избавил ее от своего общества. Лариса убрала мобильник в сумку.

    — Нормально, — сказала Лариса. — У нее наклюнулась сделочка. А я — обождешь. Деловая колбаса.

    Бормоча нелестные эпитеты в адрес ушлой риэлтерши, Лариса покинула улицу генерала Алтаева и побрела к площади. План перехватить Зою Ивановну у подъезда потерпел неудачу: париться там безвылазно — это напороться либо на тепловой удар, либо еще на кого-нибудь из местных, в сравнении с которыми Катька-размноженка и Коля-живодер покажутся кудрявыми овечками.

    Она проверила машину — у той всё было чики-пок, чего не скажешь о цели их визита в Дороховск. Лариса погрызла ноготь, генерируя теоретические выкладки.

    Липская изначально не собиралась оказывать ей услуги: от Москвы пилить не перепилить, агентское вознаграждение смешное. Но звезды выстроились так, что в том же пункте ей обломилась работка посолидней, и лахудра подпрягла клиентку волонтершей. Сука, прости Господи, даже если Господи не простит, всё равно сука. А Зоя Ивановна отбыли за святой водицей, ну и она на законных основаниях слиняла улаживать свои делишки.

    Минералки, что ли, купить?...

    Через дорогу ей бросилась в глаза вывеска «Продукты» и там же, во флигеле — «Агентство недвижимости». На тротуаре громоздился штендер с контактами агентства. Надо заглянуть, пользуясь случаем, как умные женщины делают. Если подфартит, Липская получит отставку без сохранения содержания.

    «И порвет меня за Никитку, которому с агентских процентов не достанется презента».

    Выскочивший из-за «слепого» поворота таксист засигналил нерасторопной пешеходке, но при температуре тридцать градусов метаться по «зебре» Лариса не подписывалась. Едва она ступила на поребрик, ядовито-оранжевая «классика» стартанула с визгом шин, изрыгнув из выхлопной трубы клубы дыма. Мистер Неадекват как он есть.

    Сглатывая слюну при виде мужчин с откупоренными бутылками пива, Лариса подергала на себя дверь агентства и помурыжила домофон. Ни ответа, ни привета. Как будто все вымерли. Она нырнула в магазин и взяла бутылку газированного «Источника».

— Извините, а недвижимость работает? — спросила она продавщицу. Та озадаченно поморгала.

— Эти, что ли? А, нет. У них месяц как лицензию отобрали.

    Всё стало прозрачно. Единственное на весь Дороховск агентство недвижимости осталось без лицензии — чем не рай для залетной риэлтерши? Лариса поплелась по тротуару к музею. Туда ей абсолютно не надо, зато идешь под горку. В туфли набилась сухая пыль. Лариса выхлебала залпом газировку и платком промокнула лицо. С Марьяной-то прозрачно. Но вот Катя учудила нечто мимо логики и психологии. Такая была идиллия: узнала подругу детства, обрадовалась, назвала по имени. А потом невзлюбила. Как-то неправильно.

    Не то чтобы Ларису все и всегда любили. Ее шпыняли и за красоту, и за относительную успешность, и за нежелание иметь детей. Но нелюбовь вызревает в некоторый инкубационный период, а Катя уложилась за секунды, сымпровизировала оскорбительный тон и удрала.

    Вяло обмахиваясь платком, Лариса размышляла, с чего у Катерины так скоропостижно протек чердак.

    Разве что…

    …Катя распознала второго человека из прошлого? Но не сразу, поскольку ВТОРОЙ стоял позади. Липская. Почему-то Катя связала ее с тетей Таней, в эту же компанию зачислила Ларису и назначила их своими врагами.

    То есть, Марьяна сама отсюда же родом. И репутация у нее (или у ее родителей, дядей, тетей) не лучше, чем у одиозной Татьяны.

    Краевой музей в приземистом облупленном особняке по-братски делил помещение с библиотекой. Режимы работы были выведены по трафарету гуашью на ватмане: музей — 9:00-18:00, библиотека — 10:00-19:30. Топчась на крыльце, Лариса взвесила «за» и «против». Ее затея — авантюра не самой чистой воды, но торопиться-то некуда. Пусть Зоя Ивановна отдохнет. Липская сама о себе позаботится — в Москве не пропала, на исторической родине не пропадет и подавно. Лариса вовсе не была уверена, что отыщет нужное: цензура «совка» сенсаций не поощряла. Но во второй половине восьмидесятых набирали обороты перестройка и почти разнузданная гласность. Так что не всё безнадежно.

    Изнывающая библиотекарша — толстая и непривлекательная девица в бифокальных очках — флегматично листала «дамский» детектив. Лариса деликатно кашлянула.

— Ага, — сказала библиотекарша.

— Здравствуйте, девушка. Я бы хотела… У меня нет абонемента, я здесь вообще проездом, но я бы хотела посмотреть подшивки местной газеты. Если можно.

— «Дороховский путеец». Ежемесячник.

— Ну да.

— А как я вам выдам без абонемента?

    В порыве вдохновения Лариса козырнула сторублевой купюрой и положила ее на конторку.

— Это не взятка, это на мороженое. — Наглость — инфекционная болезнь, и от Липской она подцепила сразу тяжелую форму. — Я сяду вот тут за столиком, буду очень аккуратной и ничего не украду. Но вы, конечно, можете мне отказать.

— Да ладно, хоть пять минут убью, — пропыхтела библиотекарша, отрывая от затрапезного стула внушительную задницу. — Годы какие?

— С восемьдесят пятого по девяносто второй.

— Сейчас притащу из архива.

    Через пять минут ровно она плюхнула на стол пачку газет, отдернула занавеску, и, держась за поясницу, уселась обратно на стул.

— Развлекайтесь, — напутствовала она посетительницу, засовывая сто рублей в ящик с формулярами.

    Лариса подобием усилия воли абстрагировалась от духоты и приступила к чтению.

    Зимние и весенние месяцы 85-го в Дороховске были небогаты событиями. Редакция фальшиво восторгалась горбачевскими реформами, пинала в рамках дозволенного бюрократов, приводила скучную статистику производства, шаблонно поздравляла с юбилеями ветеранов войны и труда. То же — в июле.

    Но июльских номеров оказалось два — вместе с экстренным. На первой полосе — фото молодого человека. «ПОЖАР В ШКОЛЕ. ПОГИБЛИ УЧАЩИЙСЯ И ПРЕПОДАВАТЕЛЬ.

    В среду, 17 июля по неустановленным причинам загорелась школа (ул. генерала Алтаева, 5Б). Спасая из огня детей, погиб учитель физкультуры — студент Московского областного педагогического института Илья Пономарь. Ему удалось эвакуировать четверых учеников шестого класса. К сожалению, судьба пятого мальчика ужасна: преподаватель задохнулся в дыму, а затем обрушились перекрытия. Здание восстановлению не подлежит. Рассматривается проект строительства новой школы до конца каникул.

    Помимо И. Пономаря, в школе находились двое учителей, не предпринявших для спасения детей никаких усилий. Они утверждают, что «расшалившиеся» воспитанники баскетбольной секции, тренером которой был Илья, заперли дверь канцелярии — объяснение шито белыми нитками и не оправдывает преступного равнодушия людей, призванных обеспечивать детскую безопасность. Горе-учителя понесут заслуженное и суровое наказание.

    Председатель исполкома и первый секретарь горкома партии г. Дороховска выражают соболезнования родным и близким погибших Егора Котова и Ильи Пономаря. Похороны Егора состоятся в субботу, гражданская панихида и похороны Ильи Пономаря — в воскресенье».

    Упорство главреда «Путейца» в освоении нивы бульварной журналистики достойно восхищения, да и промывка мозгов на уровне. Фактов по нулям, одна патетика. Как и всегда, когда по справедливости надо вешать на столбах больших боссов, аудиторию настраивают против «стрелочников».

    Почему школа-то загорелась?

    В номере за август «Путеец» поместил лаконичную заметку о том, что против учителей, не оказавших помощи детям, возбуждено уголовное дело. Работать в сфере образования им не придется, и, скорее всего, обоих ждет тюремное заключение. По инициативе горкома партии собираются подписи под коллективным заявлением в прокуратуру с требованием назначить педагогам-вредителям максимальные сроки лишения свободы.

    Лариса вытряхнула из сумки упаковку салфеток и вытерла влажные ладони. Общественное мнение — плотоядный зверь, и «Путеец» его подкормил, применив такое количество клише, что новостные онлайн-ленты курят бамбук.

    В сентябре газета доложила о результатах расследования пожара. Возгорание возникло из-за замыкания в проводке. Привлечен к следствию завхоз. Так же, найдены осколки бутылки из-под спиртного — очевидно, в учительской распивали алкоголь.

    Новая школа будет открыта для учеников через неделю, уже сейчас дети получают учебники и готовятся к полноценному учебному году.

    Не то, с досадой подумала Лариса. «Путеец» неукоснительно держался политики неразглашения, и степень участия Татьяны в городской драме никак не определишь — нет исходных данных. Она была матерью Ильи Пономаря, героя. Но это священный ореол, а не статус отверженной.

    Октябрь выдался благостным.

    В ноябре город вновь обрел преддверие ада.

    «ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ. ПОГИБЛИ ДЕТИ.

    В ночь со среды на четверг в печально известном Вражьем Овраге разыгралась трагедия. ЗВЕРСКИ УБИТЫ семиклассники Алексей Блохин, Руслан Слипченко, Айдар Скуфеев; еще один подросток (Артем Климов), истекая кровью, добежал до отделения милиции и сообщил о преступлении. Мальчик скончался в машине «скорой помощи» от остановки сердца.

    Выродка, искромсавшего ножом детей, по горячим следам задержали оперативники. Им оказался пациент районной психиатрической клиники, ранее судимый Виталий Будейко. Он совершил побег из клиники, воспользовавшись попустительством медицинского персонала. В частности, санитар не сделал пациенту положенную инъекцию успокоительного препарата и не закрепил узлы смирительной рубашки. По горькой иронии судьбы, четверо ребят выжили при пожаре школьного здания. Председатель исполкома г. Дороховска, первый секретарь городского комитета партии и редакция нашей газеты выражают искренние соболезнования родителям Алексея, Руслана, Айдара и Артема. К нам присоединяются все жители города. Подонок, поднявший руку на самое святое — на детей — не уйдет от ответа. Семьям будет оказана материальная поддержка».

    Илья спас мальчишек от страшной смерти в пылающем здании, но год еще не кончился, а школьники погибли, и смерть их, возможно, была страшнее, чем могла быть там, в школе. Безрассудно доказывая друг другу свою храбрость, они спустились на дно оврага, где никто не мог их видеть, а ледяной ноябрьский ветер заглушил предсмертные хрипы. Они сказали родителям, что переночуют у друзей, собрались у ведущей в овраг тропинки и бодро, перекидываясь шутками, зашагали вниз. Но вот темнота вокруг сгустилась, и возомнивший себя носферату маньяк занес в кромешной мгле нож, и кто-то первым скорчился на земле…

    Декабрь. Ни слова об убийстве школьников во Вражьем Овраге, ни слова о пожаре. Городская рутина вернулась в накатанную колею, статьи пестрели лозунгами и памфлетами. Январь восемьдесят шестого. Февраль. Март. Лариса пробегала взглядом заголовки и откладывала газеты на край стола. В марте на область обрушились снегопады, затруднено движение на шоссе. По прогнозу сильные заморозки…

    «ЗАДЕРЖАНА ЗА ПОПЫТКУ ВЗЛОМА.

    31 марта отрядом народной дружины задержана Татьяна Пономарь, осуществившая попытку проникновения в частный жилой дом на улице Советская. При этом она угрожала хозяевам расправой. Дружинники установили личность злоумышленницы и доставили ее в отделение. Поскольку владельцы дома воздержались от подачи заявления, на следующий день Татьяну Пономарь отпустили под подписку о невыезде. Ей предстоит психиатрическая экспертиза.

    Напоминаем, что сын Татьяны Пономарь Илья ценой жизни спас четверых детей при пожаре школьного здания, и последствия перенесенной женщиной душевной травмы сказываются, увы, до сих пор. Как все мы знаем, это уже не первое покушение Татьяны Пономарь на противоправные действия».

    «Что они такого знали, чего я не знаю?»

    Лариса заново прошерстила отложенные номера, но в них не было ни единого намека на асоциальное поведение тети. Что-то не попало в газету, но стало широко известно в пределах города.

    Май восемьдесят шестого.

    Сотрудниками ОБХСС арестован председатель исполкома В.С.Воронников. При обыске изъята крупная сумма денег, в т.ч. — в иностранной валюте. Полная картина преступления пока не ясна, но, по некоторым сведениям, Воронникову инкриминируется хищение социалистической собственности и злоупотребление служебным положением.

    С июля восемьдесят шестого года и до года девяносто второго «Путеец» не содержал ничего примечательного, разве что в августе, сентябре и октябре девяносто второго он не издавался вовсе. Арестованный Воронников сгинул в никуда. Разочарованная, Лариса примостила декабрь 92-го в общую кипу и обнаружила под ним еще один выпуск.

    1985, июль, экстренный номер два.

    «МАТЬ ПОГИБШЕГО ТРЕНЕРА госпитализирована с диагнозом «Временный паралич функционального типа».

    И:

    «ХУЛИГАНСКАЯ ВЫХОДКА НА ГРАЖДАНСКОЙ ПАНИХИДЕ».

    Ниже зияла прямоугольная дыра. Кто-то вырезал статью и унес ее с собой.

    Она вышла из библиотеки в половине третьего. Сверилась с часами: Зое Ивановне, со святой водой или без нее, неплохо бы уже быть дома. Но теперь пусть ждет Зоя Ивановна: Лариса наметила другой маршрут. Тщательно изучила схему у фонтана в центре площади: километра полтора езды, а то и километра не наберется. Мероприятие займет от силы час.

    На площади было немноголюдно, да и весь город как-то затих. Лишь воздух вибрировал, как от высокого напряжения, и блеклые домишки перешептывались сквозь щели заборов: «Это затишье перед грозой». Гроза разразится, когда обложенный со всех сторон психопат ринется из своей берлоги, расчищая путь ударами топора…

    Почему топора? У того, во Вражьем Овраге, был нож…

    Лариса беспокойно оглянулась на овраг, словно ожидая увидеть крадущийся призрак беглого психопата, и заторопилась к стоянке. Она села в машину, подстраховалась навигатором и поехала к Свято-Алексинскому кладбищу.

    Она не могла отделаться от иррационального ощущения, будто едет на свидание в больницу. В хоспис. Или в тюрьму.

    В бытовке кладбищенской дирекции пахло старыми картонными папками, и было так накурено, что Лариса едва не подавилась. Представившись, она спросила, как пройти к могиле Татьяны Пономарь. Хмурый прораб за письменным столом брезгливо сморщился, но всё же кликнул через окно сторожа и велел проводить ее «к Пономарям».

    Мужчина в камуфляже быстро шел между могилами, ни разу не обернувшись удостовериться, что «ведомая» не потерялась. «Ему туда не хочется», поняла Лариса. Ей и самой не слишком хотелось, но в этом было что-то важное, и даром, что ли, она жгла бензин, петляя по проселкам и оттормаживаясь, чтобы не давить кур.

    Увенчанная крестом медная луковица церковного купола скрылась за кронами деревьев: они всё дальше уходили к западной окраине. «Каково ей было идти назад?» — подумала Лариса.

    Кому — ей? Тете Тане? Тётя вернулась с кладбища домой? Как из командировки? Бред.

    Сторож остановился подле кучи сухих листьев и проворчал:

— Вот ихний участок. — Жевнул губами. Ларисе показалось, что он сейчас плюнет. — Обратно дорогу найдете?

    Лариса расшифровала выражение его лица: «нет» не принимается. Кадык сторожа судорожно дергался. Мужчина едва справлялся с панической атакой.

— Ага, — сказала Лариса.

    Провожатый устремился прочь. Пятнистую ткань камуфляжа впитала изумрудная зелень крохотной рощицы.

    Оставшись одна, Лариса сделала неприятное открытие. Ее угораздило встать на могилу двоюродного брата. В паре метров от носков ее туфель были утрамбованы в землю куски плиты-надгробья. «Илья Пономарь, 19.X.1966-17.VII.1985». Кто-то выкорчевал плиту, раздробил на части, должно быть, ломом и втоптал обломки в могильный холмик.

    «Господи, вот принесла меня нелегкая».

    Она почувствовала себя незваной и нежеланной гостьей. И еще кое-что, отчего заорала во всё горло и крутанулась, подвернув ногу. Илья стоял позади нее.

— Мамочка, — всхлипнула Лариса, барахтаясь в груде листвы, смягчившей падение.

    Конечно, никого рядом не было. Это порыв ветра. Кто-то предупредил ее без слов, одним выдохом: «Убирайся подобру-поздорову, не то будет худо».

— Да уберусь я, уберусь…

    Где-то здесь похоронена и Татьяна. Нет, не похоронена — ее закопали и сверху навалили баррикаду из камней. Боженька, да вот оно. От чьих-то «щедрот» Татьяне выделили клок земли за поваленной оградой, не на кладбище, а вне его, на откосе. Грунт там неровно просел, словно от тяжести, и был изборожден рытвинами.

    Ветер задул сильнее, зашелестел яростно ветками, растрепал ей волосы, испортив прическу за три тысячи рублей.

    Вздыбилась трава.

    Лариса споткнулась о подвернувшуюся корягу и чуть снова не прилегла ничком.

    Внушаемые люди уязвимы. Обыкновенно они избегают ситуаций, когда фантазия выходит из-под контроля. Но Лариса влипла в ситуацию, как муха в патоку, и ее воображение достигло максимального КПД.

    Усопшая Татьяна обращалась к ней.

    Не по-доброму обращалась. Бешеная она, Татьяна. С каждым словом стервенеет. Вали отсюда, племяшка. Неровен час, приберу к себе. Ты у мамки в пузе кантовалась, когда мой Илья заживо горел как герой. Я из окна видела, как он факелом вспыхнул, и как на него стропила повалились. Если бы ступор не прихватил, я бы зубами его оттуда тащила. А мне и пальцем не шевельнуть было!

    Ситуация развивалась стихийно. Актуальная реальность подверглась опротестованию, не выдержала критики, и ее вот-вот заместит реальность иной формации, в которой воскрешение мертвых не запрещается, а подразумевается.

    Лариса побежала. Она неслась, словно Татьяна по всем канонам хоррора восстала из гроба и настигала племянницу, протягивая к ней руки с растопыренными пальцами. С точки зрения формальной логики это было бы даже приемлемо — откуда еще восставать мертвым, как не из гробов? Но случилось другое.

    Тётка вышла на связь.

    И самое скверное, что говорила она откуда-то издалека. А слова прерывались помехами, как бывает, если что-то экранирует сигнал.

    Значительно позже, в Москве, в уютной постели, под баюкающее стрекотание вентилятора, Лариса кляла себя за непроходимую тупость. Димкина сестра уколола ей для релакса диазепам, напоила соком и велела спать. Но мозг противился погружению в сон. Пока бодрствуешь, можно позвать с кухни Димку, а заснешь — хоть обзовись, никто к тебе не придет.

    Зря она обольщалась насчет своей буйной фантазии.

    Поставив машину в тот же самый, никем не занятый зазор, она выклянчила в аптеке рюмку валокордина, выкурила сигаретку и успокоила себя тем, что от жары ей ПОМЕРЕЩИЛОСЬ. Нефиг было лезть на кладбище — на кладбище всегда что-нибудь мерещится. День и без того гадостный, если сейчас подорваться домой, то в сумме вся поездка насмарку.

    Пожалуй, она бы посовещалась с инстинктом самосохранения и развернула бампер к столице. Но ей позвонила Марьяна.

— Ларис, старушка подтянулась?

— Пока нет. Я что-то волнуюсь уже.

— Ну так дыши ровнее, стометровку бегала, что ли? Я еще занята, так что время терпит. Если надоело тебе, езжай без меня. Всё нормально, я электричкой поеду. И давай без обид, я ж вовсе ни при чем, что старушенция в бега подалась.

    Лариса запнулась. По какому это поводу Марьяна вдруг такая покладистая и позитивная? Совершенно не ее амплуа…

— А ты точно подойдешь?

— Да точно, точно, куда ж я денусь.

— Хорошо, я подожду часок.

    Лариса ткнула пальцем в прикуриватель, недоумевая, что за муха укусила Липскую. Гонорар она, что ли, срубила? Ну да, не иначе.

    И тогда было еще не поздно плюнуть на всё, дать по газам и смыться к мужу под мягкий бок.

    Собственно, Лариса всё это уже предвкушала. Однако сделала наоборот.

    — Вы уж меня простите, запамятовала про ключи-то, — извинялась старушка. — Склероз, будь неладен.

— Да вы не расстраивайтесь, Зоя Ивановна, — попросила Лариса. — Я хоть город посмотрела.

— Ты проходи, Ларисочка, чайку с тобой попьем. — Питье чая с Зоей Ивановной в график не вписывалось, но щиколотка разнылась и взывала о милосердии. — Чайник вскипел только что, водичка свежая, родниковая. А ключи вот они, держи.

— Спасибо вам. Я с собой агента по… специалиста привезла по квартирам.

— Продавать будешь? Да и верно. Нельзя туда Татьяниной родне селиться. Лучше, чтоб чужие…

— Почему, Зоя Ивановна? — Лариса из вежливости сделала глоточек подслащенного чаю, но напиток действительно оказался вкусным.

— Давно собиралась ключи отдать, да всё номера твоего найти не могла. Слава Богу, теперь перед Татьяной я чиста. А что селиться не надо… Траурная это квартира, Лариса. Есть такие мысли, которые живут, когда мы уже не живем. Хозяев не станет, а мысли их, как тараканы, по углам ползают. А чего Татьяна там передумала, сама с собой… Раньше-то всегда ласковая была, спокойная, добрая. Да вот сгорел Илья — и подменили Татьяну.

— От горя…

— Сомневаюсь, — тихо, но твердо сказала старушка. Она сидела выпрямившись, рука ее не дрожала, когда она подносила ко рту чашку. Старая, но не жалкая. — Ее в больницу забрали, выписали хворую на день, на похороны. И, по-моему — грех такое всуе мыслить, но всё же — выписали уже не Татьяну.

— Зоя Ивановна, — настороженно спросила Лариса. — А что за… что за «хулиганская выходка на панихиде»? Это про тетю Таню?

— Вырезка та в комоде у меня лежит, — невозмутимо ответила старушка. — Не хочу, чтобы Татьяну помнили такой, не она это уже была.

    С Ильей в ДК прощались. Народу много набралось, и родители с детьми, которых он из огня вытащил, и Котовы с сыночком младшим — Егора они накануне схоронили; партийные все приехали. Речи произносили: мол, выполнил долг до конца, настоящий учитель, ну и всё в таком духе. А Татьяна молча сидела, как онемевшая. Потом встала, положила Илье гвоздику на гроб… и заговорила. «Мой Илья не хотел быть героем, — сказала. — Не хотел за ваших детей умирать. Но ему пришлось. Иначе клеймо на всю жизнь. Но он не хотел. Напрасно радуетесь, что мой сын сгорел живым, а ваши при вас остались». Воронников, исполкомовский, крикнул ей: прекрати! А она ему: придет время, ты, председатель, своим гвоздики положишь, как я сейчас.

    На тех ребят четверых показала и говорит: Илье моему не надо было, чтоб вы жили, и мне не надо. А Егора Котова родителям: второго отдадите, куда я Илью своего отдала. И председателю горкома, Манихееву: хорошо, Андрей Власьич, безвинных из учительской топишь. Значит, есть где-то и виноватые, да? И улыбнулась жутко.

    Председатели на дыбы взвились, приказали Илью не на аллее хоронить, а на краю кладбища. И пособие Татьяне выплачивать запретили, да из комсомола ее долой.

— Но где-то же она раздобыла денег нам на переезд?

— Когда в овраге зарезали ребят, пошли слухи, что Татьяна — ведьма. Воронников и Манихеев ересь пресекали на корню, а сами втихомолку в церковь повадились грехи отмаливать. Воронников жену с падчерицей вывез куда-то из Дороховска… Шалая девка была падчерица, вечно у нас в саду околачивалась, с парнями, ворон рогаткой шугала. В восемьдесят шестом на Сретение погиб Миша Котов. С отцом рыбу ловили в полынье, и Мишаня под лед провалился. Отец его за полушубок вытянул, да не видел, что мальчишка на железный штырь напоролся. Пока тянул, от брюшины до горла всего и распустил... Толковали, что неспроста Татьяна в дом к ним ломилась и благим матом орала — дескать, это она Мишку изводила.

— С ней… плохо обращались?

— Не то чтобы плохо. Ведьма там или не ведьма, а милицию-то никто не отменял. Но ее избегали, шарахались от нее. Взрослые детей перебаламутили, мальчишки ей половик сожгли, дверь покорежили… Татьяна тогда в подвале ночевать приноровилась, она от ЖЭКа за оборудованием досматривала. Туда к ней и пришел Воронников, сторговаться чтобы. Унижался, упрашивал, а Татьяна хохотала… Я не знаю, могла она управлять своим проклятьем или нет, но Воронников верил, что она на него порчу наложила.

— Он собрал отступные, но его взяли с поличным за хищение? — Лариса села поудобнее. Черт, а щиколотка опухла не на шутку…

— На Воронникова жалобы аж в ЦК поступали — уж очень круто он правил, как царёк. Но он хитрый был, доходы свои в золото вкладывал, при себе не держал. А тут пришлось кубышку растрясти, да ОБХСС к нему с ордером нагрянул. Он от них в погреб, сунул в рот ружье охотничье. «Не подходи!» — кричит. А ружье-то дробью заряженное, он курок задел — аж стекла повышибло. Дом, где он жил, до сих пор заколоченный стоит.

    Манихеев к Татьяне позже пришел, в восемьдесят восьмом. А до того водился со знахарками, все деревни глухие прочесал. Но помочь ему никто не брался, даже ведуньи цыганские. В общем, кинулся Татьяне в ноги, денег принес — половина, поди, воронниковские, Манихеев же следствие курировал. Татьяна его вроде отпустила… Только боком ему это вышло, донесли куда положено доброхоты, что секретарь горкома в оккультизме погряз. Его чекисты прижали, а он Татьяной отгородился: вымогала якобы. У вас дома тоже обыск был, искали денежки, но Татьяна хорошо их припрятала. Дом-то наш в Отечественную войну строили, здесь штаб округа заседал, ниже подвала тоннели глубокие, бункеры. Татьяна там ориентировалась, а чекисты — нет. Так и ушли ни с чем. Манихееву заслуги прежние зачли, всего пятнадцать лет лагерей дали, застрелили при побеге. Не знаю, как у Воронниковых сложилось, а вот Андрея Власьевича сын в бандиты затесался, свои же его и убили.

    А Татьяна совсем не от мира сего стала. Отощала — кожа да кости, я ей покушать несу — ни в какую. Выходных не брала. Умерла она в подвале, где работала. А за день до этого, рано утром, пяти еще не было, ко мне постучалась. Возьми, говорит, баб Зой, ключи, отдашь моим. И начальнику ЖЭКа написала заявление: я, Татьяна Пономарь, прошу уволить меня с занимаемой должности с такого-то числа такого-то месяца в связи с моей смертью. Начальник сразу за ней послал — а она в подвале мертвая, сама руки на груди сложила, да в изголовье на полу свечка чадит…

    Хоронить ее не в чем было — наряды свои на помойку снесла, а на самой только роба да исподнее. Мы с Клавдией Игнатьевной, золовкой моей, взяли обноски в гардеробе, наметали ей скоренько погребальное платишко. Чтоб пристойно всё. Не в робе же…

    Когда Липская осчастливила ее смской «На подходе», старушка уже закруглила эпилог нудноватой провинциальной мудростью: «С людьми ведь живем, так и надо по-людски». Надев очки, она вязала шарф. Чай был выпит. Лариса еще раз поблагодарила Зою Ивановну и кое-как выбралась во двор, держась руками за перила. Она опасалась, как бы старушка не вспомнила что-нибудь еще про тетю Таню. И так ведь ясно, какие «мультики» будут ей сниться всю следующую неделю.

    Сидя на скамейке, Лариса ощупала свою многострадальную щиколотку. Не перелом, конечно, иначе она не пробежала бы без малого километр по Свято-Алексинскому кладбищу, но сто процентов растяжение. Дай Бог до машины доползти, нигде не свалившись. Придется, что ж, делегировать Марьяне полномочия для ознакомительного осмотра.

    Марьяна выросла возле скамейки внезапно, словно спецом стараясь напугать. Но Лариса слишком устала, чтобы даже вздрогнуть ради приличия, хотя первая ассоциация была с тетей Таней, принесшей туго завязанный платок с останками сына.

— Как на духу — уладила пару личных дел, — безапелляционно заявила Марьяна. — Но обязуюсь исправиться. Ключи?...

    Она так и лучилась довольством сытой каннибалки.

    Лариса положила два массивных ключа в протянутую ладонь.

— Ты чего-то не в форме, — посочувствовала ей Марьяна.

— Ногу ушибла. Лестницу не одолею.

— Э, мать, да тебе перевязку нужно, а то допрыгаешься. Сиди здесь, я долго не провожусь. Не заело бы только замок…

    Седьмое или восьмое чувство заставило Ларису подняться, и, закусив губу, чтобы не охать, доковылять до подъезда и притаиться там, надеясь, что ее маневр не сочтут приступом вуайеризма. В Москве она присвоила своим действиям категорию «интуитивные».

    Из парадного доносились голоса. Два голоса: один — Коли Потапова, ни с кем не спутаешь, а второй — Марьяны.

— …отлезь и сдохни от инсульта, Коля-алкоголя. Всё зверушек тискаешь?

— Че так грубо-то?

— А то и грубо! Отчим умный мужик был, правильно про тебя сказал: второй Будейко, вы б с ним снюхались.

— А почем знаешь, что не снюхались?

    (Тишина).

— Да срать мне и на тебя и на Будейко. Бля, ты трепанированный, что ли? Не прикасайся ко мне. Короче, Потапов. Хочешь на литр заработать? Зарабатывай. Мне квартиру Пономаревскую позырить надо в темпе, составь компанию — рулетку подержишь, ну и разгребешься там слегонца. Детство золотое вспомним.

    Коля дебиловато хихикнул.

— Бутылочку с зажигательной смесью пульнем?

— Ну ты, Потапов, и скот, — прошипела Марьяна. — Да знай я, что ты в реале школу спалишь, ноги бы моей на балконе твоем не было! И не борзей, ханурик.

— Дура.

— Двигай жопой, козел.

    Голоса стихали по мере того, как подельники поднимались наверх. Лариса распласталась по стенке, обтирая известь дизайнерской кофточкой. Произошло непоправимое: Марьяна подставилась и подставила Потапова. Где-то рядом — соглядатай, собирающий информацию…

    Застонали ржавые петли, коричневая дверь со спиленной ручкой приоткрылась. Треснула по шву одежда — удобная, чтобы лежать, но неудобная для ходьбы.

    Кто-то ИЗ ПОДВАЛА взошел на лестничный марш.

    Ларису выручила Катя, тайком от мужа дымившая в окно сигаретой, и еще один жилец, поливавший цветы на своем подоконнике. Они подтвердили, что на момент, когда неизвестный блокировал Николая Потапова и Марьяну Липскую в принадлежащей ей квартире, Лариса не отходила от скамейки в примыкающем к подъезду дворе. Иначе она могла угодить в изолятор и огрести обвинение в двойном убийстве. Следователь, крепко поддатый и не склонный к дедукциям, придрался к тому, что она сама отдала Липской ключи.

    Перемазанный кровью пожарный топор валялся на лестничной площадке, а трупы лежали в прихожей тридцать восьмой квартиры. На Потапова и Липскую напали сзади, и сопротивления они не оказали: первые два удара были нанесены с интервалом в доли секунды, после чего их попросту уродовали топором — умерли они мгновенно. Из прихожей тянулась цепочка кровавых отпечатков подошв. Двое милиционеров с автоматами наготове прошли по ней до первого этажа, через подвал, в бомбоубежище из монолитного железобетона: там отказали рации и телефоны потеряли сеть. Под бомбоубежищем разветвлялась сложная система галерей.

    Очевидно, убийца ускользнул в одну из них и поднялся на поверхность в пригородной лесополосе. Планом коммуникаций Дороховское ОВД не располагало: объект стратегического назначения, и документация на него хранится в Министерстве обороны.

    За час до убийства Марьяна Липская заключила предварительную договоренность о продаже собственного дома, полученного ей по завещанию отчима. Однако до выплаты денег предстояло множество формальностей, поэтому грабеж как мотив преступления отпадал. Безработный и состоявший на учете в наркологическом диспансере Николай Потапов денег не имел вовсе. Молодой опер выдвинул версию о тренировочной акции спецназа, при которых жертвы выбираются спонтанно, но дежурный сержант посоветовал ему заткнуться.

    Ларису забрал из Дороховска муж: вести машину она не могла — плохо видела в темноте, а в милиции ее задержали до часу ночи. Со стенда на нее угрюмо взирали объявленные в розыск преступники. Недостающие черты облика составители фотороботов заполняли сатанинской чернотой.

    Дома, напичканная успокоительным, но по-прежнему напуганная и не готовая довериться сну, Лариса думала о тете Тане.

    Знала ли Татьяна истинных виновников пожара в школе или лишь подозревала их существование?

    «…хорошо безвинных топишь, значит, есть и виноватые». Она уже тогда вынашивала подозрения, но ей было позволено ПРИГОВОРИТЬ только доступных, косвенных виновников гибели Ильи. А затем вступило в силу нечто незыблемое, знаменующее неисчерпаемость законов бытия, не умирающее вместе с человеком и творящее из него мстителя. Мертвая, Татьяна вела независимое расследование, пока сквозь обшивку подвальной двери не подслушала диалог Коли и Марьяны Липской, приемной дочки председателя исполкома.

    Предусмотрительные соседи (по наущению Зои Ивановны?) завалили ее могилу булыжниками, но опоздали с этой санкцией: Татьяна отбыла под землей какой-то обязательный срок и возвратилась покарать тех, кто лишил ее сына, провозгласив смерть Ильи Пономаря «отданным долгом».

    Как там сказал Потапов? Наукой отрицается?

    Так и есть. Наука абсолютно права в своем отрицании: по сути, Татьяна домой не возвращалась.

    Она вернулась на рабочее место.