Работала я медсестрой в хирургии. Точнее сказать, была девочкой на побегушках у главной медсестры. И вот направили меня однажды забрать результат рентгена, а это в другом корпусе. В окно гляжу — ливень страшный, думаю, придётся по подвальному коридору снова идти. Заболеть и идти на больничный не могла себе позволить, на руках сын без отца рос.
Коридоры этой больницы, скажу я вам, просто лабиринты. Метра два в ширину, обложены тусклой плиткой советского производства. И, где-нигде, двери по бокам во всякие технические сооружения.
Спустилась на лифте, иду по табличкам, как богатырь русский — направо путь в морг, прямо — в онкологию, налево — в корпус №2, где рентген (туда мне и надо было). Иду быстро, не оглядываюсь. Женщина я впечатлительная, чуть что, так сразу в панику.
Заворачиваю налево, а там ещё разветвление, уже в корпус №1. Ну, думаю, понастроили ходов, как у гномов! Была я там всего два раза, и то с медсестрой и уборщицей, путь мне показывали. А сейчас одна шла.
Иду и вижу — часть ламп в коридоре не горит и отрезок пути мрачный, а дальше вдалеке тусклый свет. Коридор длинный, я удивилась, что так далеко в корпус №2 идти надо, но шла. Дошла до тёмной части — там трубы какие-то в пол шли, а дальше темень. И тут из-за труб этих резко вышел мужчина. Я дёрнулась, испугалась. Он сказал мне: «Не бойся, поворачивай обратно, туда дороги не будет». Я удивлённо спросила: «Почему?». Он ответил: «Да ты, мать, прямо в морг свернула!». Мои глаза уже к полутьме привыкли, и я разглядела у него белую чистую рубаху и усища огромные, чёрные. А глазки как угольки — хитрые.
Повернула я обратно, робко пошла на свет, повернула, читаю табличку, мол, корпус №2 — прямо. Иду, где лампы мигают, где ярче горят. Слышу грохот лифтовой двери — приехал кто-то. И тут вывозят санитары с практикантами каталку с телом накрытым, показывают студентам, куда в морг идти. Я к ним прибилась, думаю, лучше уж под дождём пойду, чем тут плутать буду. Выйду из здания морга и пробегу, там под навесами спрятаться можно по пути.
Иду с ними, пришли, стали подниматься. Я в морг заскочила, с Люськой поздоровалась — та при морге работала, покойничков одевала на «выписку». Та выходит измученная, говорит, сегодня аншлаг у них, уже семерых одела, родственникам передала и седьмой такой мужчинка симпатичный оказался! Говорю ей — дура ты, Люська, уже дошла от одиночества, что на покойников заглядываешься! А она отворачивает простыню и показывает мне чернявого, с большими усищами, в белоснежной рубахе, да заявляет так гордо: «Холостяком был! Красавец!».
Я попятилась назад. Орала, наверное, очень громко, но Люське не сказала, из-за чего.
Так мне тот холостяк в память и врезался, что я никогда больше одна по тем больничным подвальным переходам не хожу.
Она зашла в детскую, чтобы посмотреть на своего спящего малыша. Окно было открыто, а кровать пуста.