Оно рожает

   Случилось это около десяти лет назад, когда я сразу после медицинского устроился фельдшером в скорую помощь. Трудился там недолго — суточные смены выматывали, зарплата мелкая, а работа адская. Но не суть.

    Даже за это короткое время навидался всякого: то одна бабка вызывала скорую, потому что у нее черти лекарства воруют, то другая мучалась из-за демонов, вылезающих из потолка. Поначалу подобное удивляло, но к этому быстро привыкаешь — устаешь на смене настолько, что уже совершенно плевать, черти там у бабки, демоны или что-то другое потустороннее.

    Но вот один случай я помню до сих пор. Идеально помню, прям картинка перед глазами. Даже не знаю, почему, но каждый раз, когда вспоминаю, сразу некомфортно становится. Страшно даже.

    Осень, на улице дождь почти весь день, сыро и пахнет увяданием. Около восьми вечера вызов: мужчина, 53 года, стало плохо. Подробностей нет. Делать нечего — выезжаем. К слову, отказать в вызове не имеем права, какая бы причина не была. Со мной врач Виктор Иваныч — такой, на первый взгляд, стереотипный доктор с седой головой, острым взглядом и аккуратной бородкой. Всегда серьезный и настороженный, шуток не любит, но дело свое знает великолепно.

    К вечеру мы уже порядком вымотаны, но еще неплохо держимся. Иначе никак — впереди ночь, самая напряжная пора. На выезд едем спокойно, ничего сложного он не предвещает.

    Останавливаемся у подъезда по адресу. Обычая четырехэтажная хрущевка, в большинстве окон горит свет — почти все уже вернулись с работы. На улице ветер кое-как перекатывает мокрые листья, дождь ослабел, но полностью не перестал. Зябко.

    Поднимаемся на второй этаж, я тащу ящик с лекарствами. Виктор Иваныч нажимает кнопку звонка. Дверь нам открывает женщина скромного роста — на лице смесь волнения, отчаяния и страха. У меня сразу екнуло в груди — кажется, вызов не будет таким простым, как мы думали.

— Проходите, проходите, он на кухне.

    Квартира вполне обычная, ухоженная и светлая. Обои симпатичные, мебель на вид новая. Но при этом ловлю себя на мысли, что атмосфера тут... Тяжелая какая-то. Неприятная. Причем сам не понимаю, почему. Даже поежился. Вот бывает иногда ощущение, что какое-то место тебе не нравится. Не нравится и все тут. Вот тут именно так.

    Сразу напротив входной двери — комната. Направо — кухня. На кухне сидит мужик — здоровый, голова с коротким ежиком, лицо суровое, подбородок волевой. И вот этот подбородок у него дрожит как раз. Мелко. В руках мужик держит пустую кружку, но ладони у него тоже трясутся. Смотрит в одну точку, а глаза такие, будто он только что из пожара вышел.

    Подходит жена, объясняет. Я слушаю и понимаю, что мне самому становится плохо.

    Мужика зовут Володей. Работает в МЧС, не пьет, даже не курит. Накануне пришел утром с суток, все было нормально. Поел, сходил в душ, лег отсыпаться. Жена ушла на работу. Когда вернулась — застала его уже таким. На кухне с безумными глазами.

    На вопрос, что случилось, долго не хотел отвечать, но потом сдался. Сказал такое, что жена переспросила несколько раз.

— Проснулся, смотрел телевизор, отдыхал. Прихожу в спальню, а на кровати сидит страшное черное чучело и рожает.

    В спальне жена, конечно, кроме разобранной кровати ничего не заметила. Зато впервые в жизни, по ее словам, увидела как муж боится. Боится чего-то до дрожи.

Вызвала скорую. А что еще было делать?

    Виктор Иваныч вздохнул. Спросил у Володи: все так и есть? Тот кивнул. Я стою молча и честно не понимаю, что в таких случаях делать.

    Виктор Иваныч меряет Володе давление, расспрашивает о здоровье. Все идеально, ничем страшнее простуды никогда не болел.

— Хорошо, — говорит Виктор Иваныч. — Идемте, посмотрим.

    Володя явно этого не хочет, но соглашается. Наверное, надеется, что в спальне действительно ничего нет. Больше нет.

    Подходим к двери — первым шагает в спальню Виктор Иваныч, затем, чуть помедлив, Володя. Слышу сдавленный стон.

— Оно тут. Так и сидит. Сука... Что же это?

    Володя пятится назад из спальни. Он дрожит уже всем телом. Лицо покраснело, на лбу выступил пот. Виктор Иваныч жестом зовет меня в комнату. Вхожу, а самому жутко — а если реально увижу? Но нет — только смятая постель. Больше ничего. Но при этом... Чувствую, как тяжело в этой комнате. Не знаю, будто давит что-то. И какой-то гул краем уха улавливается.

    Виктор Иваныч озабоченно смотрит на меня. Он не знает, что с этим делать, но, похоже, давление и тяжелую атмосферу тоже чувствует. Трясет головой, будто сбрасывая наваждение.

    А дальше все происходит очень быстро.

    Володя опять решается войти в спальню. Делает шаг и смотрит на кровать. И я реально вижу, что этот человек не врет. Он что-то видит, потому что такой взгляд не может лгать.

— Господи, что же это такое. Оно... — голос у Володи дрожит, но он пытается взять себя в руки, это видно. — Я не знаю, не понимаю. Это страшно.

    Тут его лицо искажается в ужасе, ладонью он закрывает рот, из глаз натурально начинают течь слезы.

— Оно поворачивается... Твою мать, оно меня видит!

    Володя резко разворачивается и убегает. Настолько быстро, что мы не успеваем среагировать. Хлопает входная дверь — он выбежал на лестницу в домашней одежде, даже без обуви. Я бросаюсь за ним, но в подъезде его уже нет.

    На улице у машины стоит наш водитель Толик. Говорит — мужик какой-то вылетел из подъезда и убежал в темноту. А мне даже ответить нечего — слов нет.

    Возвращаюсь в квартиру. Жена плачет, Виктор Иваныч ее успокаивает, но разводит руками — тут мы уже ничего сделать не можем. Смотрит в последний раз на кровать в спальне, бросает мне короткое: 'Идем'. А в глазах — тревога и... испуг?

    В машине мы несколько минут сидим молча. Виктор Иваныч вертит в пальцах шариковую ручку.

— Ты что там видел? — спрашивает.

— Ничего. Но ощущения были нехорошие.

    Виктор Иваныч вздыхает и поправляет очки на носу. И тут говорит такое, чего я от него никак не ожидаю услышать.

— Ощущения-то да. Но когда мы уходили... Видел, там в спальне зеркало большое висело на дверце шкафа? Как раз кровать отражается. Я только мельком взглядом зацепился, а там вроде как силуэт какой-то темный в отражении. Прямо на кровати. Второй раз смотреть не стал — ну его. Если показалось — значит показалось. А если нет, то я не хочу этого знать.

    Тут я мог бы сказать, что потом долго не спал после того случая, но это не так — после суток вырубаешься сразу же. Но я до сих пор помню эту фразу: 'На кровати сидит страшное черное чучело и рожает'. И до сих пор почему-то жутко.

    Жаль, что мы так и не узнали, что случилось потом с этим Володей. Возможно, ему реально тогда нужна была помощь, но получить ее было не от кого.