Крематорий

   Работаю патологоанатомом в областной больнице. Чего и кого только не увидела в нашем отделении — что работники, что пациенты. Приходят, уходят. И как-то перевели мне нового санитара Славика с какой-то деревенской больницы. Вроде с людьми схожусь нормально, а вот со Славиком сразу проблемы начались: униформу надевать не хочу, обмывать не хочу, принимать не хочу, в крематорий не полезу. Всю работу делала сама, на труп как минимум час уходил. Ходила, ругалась со Славиком, а он только ворчал в ответ. Когда вся ситуация уже в печенках сидела, написала на него жалобу для начальства и показала ему. Вроде Славик все понял, согласился наконец работать со мной. Но в первый же день, когда он стал переодеваться в положенную униформу, я поняла, что не в его вредности была причина.

    Как и многие приходящие-уходящие санитары, Славик не смог по-человечески надеть халат, все перекрутил, мне пришлось его переодевать нормально. Он снял с себя всю верхнюю одежду, остался в майке с коротким рукавом. Смотрю — а у него на локтевой части правой руки круглые рубцы, напоминающие верхний ряд олимпийских колец. Я ему: «Что это?» — а он опять за своё, мол, не хочу эту униформу, все смеяться будут и так далее. Видимо, в деревне над ним смеялись. Опять пригрозила заявлением, одела его. Пошли работать. Я начала ему объяснять, что это не смешно, никто над ним смеяться не будет (у нас коллектив 90% старушки), спросила, что это такое, а он только вздохнул в ответ.

    Доработали вечером до бомжей, которых сразу на кремацию, одного я отвезла и у меня кончилась смена. На мое место пришла бабушка — божий одуванчик, Людмила Арсеньевна. Я со спокойной совестью пошла домой.

    Утром прихожу — Славик сидит с вещами на выходе.

— Меня из-за этой старой карги уволили, — сказал он. — Я отказался кремировать, поссорился с ней и она пошла к главному. Эх, и двух недель не отработал…

    Мне оставалось только пальцем у виска покрутить. Захожу и думаю, как бы так красиво высказаться Людмиле Арсеньевне за то, что обижает моих санитаров, и тут меня сзади догоняет Славик:

— Ты там это… с крематорием аккуратнее, а то меня вон как, — указывает на руку, — отделали там.

— Обжегся? — не поворачиваясь, спросила я.

И тогда Славик, оглядевшись, потянул меня к лавке и начал свой рассказ:

— Деревня у нас была маленькая, бедная. Первое время, когда не кремировали, хоронили прямо за моргом, там специальная площадка была. И все тогда было спокойно. А потом сделали крематорий. Каждый раз, когда кого-то там сжигали, я не мог остаться равнодушным. Сам я никогда к нему не подходил, зато наблюдал, как это делали другие, и мне казалось, что когда поднимается пламя, внутри печи как будто кто-то кричит. Тихо так… Мне казалось, что те, кто сжигают — это палачи, и они берут себе какой-то грех на душу. Я не мог сам в себе разобраться, верю ли я в это или так, играючи представляю. Как-то раз, когда я остался один, что-то странное начало твориться с крематорием. Дым не уходил в трубу, а валил из щелей внутрь. Мне показалось, что в трубе что-то застряло и мешает.

    Долго мялся я перед печью, потом решил, что уж лучше я проверю, что там, а то, если сломается, всё свалят на меня. Труба же на улицу выходила — может, внутрь что-то упало. В общем, когда огонь полностью потух и стенки остыли, я, набравшись смелости, сунул руку внутрь. Щупал теплые стены — все гладко, чисто. Поднял руку повыше — ничего. Уже начал вытаскивать руку обратно, как зацепился рукавом за крючок, и в ту же секунду в моей голове начали слышаться какие-то чужие Крематорийа, а рука… её как будто кусали. Я не обжегся, клянусь тебе, я уверен, что это были те, кто горел в этом проклятом крематории, это были они… В ту секунду мне казалось, что души умерших что-то шепчут мне. Я не мог ничего разобрать, но Крематорийа что-то шептали и шептали. Я с силой дернулся, порвал рукав и отпрыгнул в сторону. Все исчезло — Крематорийа, боль. Все ушло, остались только эти уродливые шрамы. Так что ты это, ну, аккуратнее с крематорием.

Славик закончил свой рассказ, пожал мне руку и пошел. Я в легком недоумении побежала к Людмиле Арсеньевне, что есть на духу рассказала ей, что Славик не просто так боится крематория, но божий одуванчик стоял на своем. Славку уволили, а я так и тружусь, каждый раз с опаской открывая дверцу…