Взаперти

   В какой момент на моей шее появился этот ошейник? Сколько времени ушло на то, чтобы найти второй конец цепи, который был вбит в потолок большой комнаты в моей квартире? Сколько времени прошло до того момента, как я осознал, что длины цепи хватает на то, чтобы передвигаться только по комнатам, бродить по коридору, касаться окон вытянутой вперед рукой, пытаться ухватить ручку входной двери — впрочем, безрезультатно?.. Наверное, я заперт здесь уже много времени (по моим ощущениям, так как часы стоят). Небо за окнами сумрачно-серое и всегда затянуто полотном свинцовых туч. Сколько раз, вися на этой цепи, я пытался вырвать ее из потолка? Без толку. Потом хотел повеситься — не вышло. Нет, не потому, что я боялся смерти, а потому, что после того, как я провисел четверть часа на кое-как смотанной из цепи петле, я понял, что дышал до этого «по привычке». Потому что человеку нужен воздух — теперь же, как оказалось, не нужен.

    Раньше пять дней в неделю, двенадцать месяцев в год, за редким исключением, я возвращался в эту квартиру, и никаких проблем не возникало. Но иногда я остро осознавал, что внутри никого — что, повернув ключ и отперев дверь, я войду внутрь и буду там один, и тогда накатывало и накрывало неслабо. Иногда даже приходилось выкурить пару сигарет перед тем, как войти. Кстати, а когда они кончились? Если бы я мог видеть будущее, я бы взял зарплату, накупил бы на все деньги блоков какой-нибудь «Явы» и забил бы сигаретами весь балкон. Это было бы крайне полезно в сложившейся ситуации, ведь я даже окно открыть не могу, не то, что, надев кеды, махнуть в ларек за сигаретами. Беда, ничего не скажешь.

Краски со временем начали тускнеть, и вот уже пару… месяцев, скажем, я наблюдаю весьма насыщенную серо-серую палитру, пестрящую всеми оттенками серого с примесью серого. Для меня эта квартира казалась спасением от улицы, с вечным для улиц быдлом, алкашами, людьми в целом, но спасение заканчивалось тогда, когда я переступал порог. Тишина... Сразу отпереть окна, чтобы было слышно «внешний мир», включить музыку, а если темно, то свет, занять себя чем угодно. Я даже не заметил, что в какой-то момент стены начали смыкаться, коридор стал уже, окна — меньше, темнота — гуще. Я просто занимал себя чем угодно, не обращая внимание на такие «мелочи», а потом — бах! — и просыпаешься, прикованный цепью к потолку, один, вообще один, а по лестнице изредка шныряют бывшие соседи, слышны разговоры дворовых спиногрызов и пьяные крики алкоголиков — в общем, все то, что дико раздражало при прошлой жизни, или, наверное, вообще при жизни; то, что теперь дарит надежду и хоть как-то иллюзорно спасает от одиночества.

    Хоть бы кто-нибудь, кто-нибудь пришел бы, сказал простое «привет» и заговорил бы со мной, это было бы восхитительно, теперь я столько могу рассказать, столько выслушать… Мечты. Забыл сказать, что когда я недавно взглянул в единственное в квартире зеркало, я с полчаса истошно орал, вернее, хрипел или сопел — таким звуком обычно озвучивают внезапно оживших мертвецов во всяческих второсортных ужастиках, так что собеседник при встрече, скорее всего, наделает в штаны и скроется за горизонт меньше чем за минуту. Еще одно «обидно» в огромный список разочарований в загробной жизни. Поэтому я с помощью инструментов, валяющихся на балконе, цепи и пары-тройки железяк сделал кандалы, чтобы хоть как-то задержать потенциального собеседника и расположить к диалогу с собой. В конце концов, если он исчезнет, кто-то же начнет его искать? Придет сюда — и хлоп, еще один собеседник, а потом еще, и еще, и еще... Ребята, здесь же так уютно, я тут очень часто убираюсь, надо же чем-то себя занимать, посидим, поговорим о чем угодно, пожалуйста, я так скучаю по речи… Тишина, одна тишина, одна серость, и никого…

    Стоп, кто-то шерудит в заржавевшем дверном замке. Только открой, только войди! Друг, я столько могу рассказать!