Дети на фотографии

   Конверт выпал из стопки писем, которые Витя собирался отправить на помойку. Он нехотя перебрал старые бумаги и занес руку над мусорным ведром, как вдруг заметил матовый краешек с бликами темных пятен. В конверте оказалась фотография — шесть детей сидят на стульях, полукругом. Дойдя до кухни, Витя опустился за стол и принялся рассматривать черно-белый снимок — в голове зашевелились лица одноклассников, прорастающие сквозь толстую древесину памяти, будто грибы. Нет, это однозначно не его класс. Чем дольше Витя вглядывался в фото, тем более странным казалась изображенная на нем композиция — никто из детей не смотрел в кадр, кроме одного маленького мальчика, по возрасту явно выбивающегося из остальной группы. Ребятам было лет по десять, мальчику, устремившему взор прямо на фотографа — от силы шесть или семь.

    Однако дел было невпроворот — Виктор отложил снимок и продолжил разбирать захламленную квартиру родителей. Они погибли полгода назад, и все это время что-то мешало парню вернуться в отчий дом, сперва горе и нежелание лишний раз переживать боль утраты, затем обстоятельства — командировка на три месяца. Это могло тянуться и далее, если бы не звонок юриста — пришел срок оформлять наследство. Тогда Витя решил предстать перед неизбежным и зашел в квартиру за документами. Казалось, родители до сих пор живут здесь. Мать варит на кухне грибной суп, а отец читает газету в кресле. Но призраки прошлого — словно карточный домик — быстро сложились перед новыми впечатлениями. Они исходили от Витиной комнаты.

— Неужели я здесь жил? — рассуждал Витя, садясь на свою кровать. Модели самолетов и танков, игрушечные динозавры, грамоты за отличную учебу. Ту жизнь отчеркнули плотной темной шторой, заглянуть за которую было почти невозможно.

    А теперь еще фотография.

    До вечера Витя искал нужные ему документы, периодически выносил коробки с мусором, пару раз курил и пил кофе — все это время его взгляд то и дело падал на снимок.

— Кто же вы такие?

    Но дети молча глядели по сторонам, застыв в потоке старой советской хроники. Вдруг — как молния — девочка с краю показалась очень знакомой. Даже не она, а её кулон — лев с открытой пастью и глазами-бусинами. Такой носила Маша Давыдова — девочка из старшего класса. От внезапной вспышки воспоминаний Витя присел — да, Маша не расставалась с кулоном, она родилась в Санкт-Петербурге и считала льва своим талисманом.

— Вот бы глянуть на неё сейчас, — подумал Витя, открывая смартфон. Несколько минут он копался в поисковой строке социальной сети, улыбаясь глупым догадкам — неужели Давыдова до сих пор таскает этот кулон? Может, она уже и не Давыдова, времени много утекло, могла бы и замуж выйти.

— Нет… — прошептал Витя. Сердце проткнули большой цыганской иглой. — Маша не вышла замуж… Маша умерла.

    На черной сцене памяти появился гроб, закрытый, заколоченный ржавыми гвоздями, словно гробовщик специально спрятал от всех Машину красоту. Он наслаждался ей в одиночку, склонившись над изуродованным телом — девочку убили, тогда эта новость была настоящим шоком для школы, отменяли занятия. Машу нашли недалеко от дома, горло сдавила тугая проволока, высохшие зрачки глядели в мутное осеннее небо, будто осознавали свою судьбу.

Витя закурил. Он ощущал необратимость процесса воспоминаний, ведь мальчика, стоящего рядом с Машей — в социальных сетях тоже не найти. Он погиб через месяц, зашел в лифт и надавил сразу на все кнопки — детская шалость — кабина остановилась, парень метался в желтом вертикальном гробу и пытался самостоятельно открыть двери. Кое-как получилось — в щели между этажами показались сбежавшиеся на шум взрослые, кто-то упрямо тянул ребенка, другие пытались сильнее разжать плотные губы лифта. А потом кабина поехала, превратив детское тело в кровавую тряпку.

— Чёрт, — прошептал Витя. — Двое из шестерых.

    По центру снимка фотограф предусмотрительно расположил близняшек — Толю и Диму. Они оба смотрели в пол, уставшие, черно-белые куклы, маленькие узники в очереди на страшное воспоминание. И оно пришло.

    Витя стоит на берегу пруда, лето, над битыми яблоками кружат мухи, а вдоль берега снуют мужчины. Через несколько мгновений они вытянут сеть с близнецами. Смерть сплела их воедино, а старухи с первых этажей долго шептались о печати проклятья. Такие линии, темно-коричневые, не свойственные окоченевшим телам — будто щупальце тьмы появилось из разверзшейся бездны ужаса и тронуло человека, обрекая на скорую гибель.

    Вите стало не по себе. Он нашел отцовский запас коньяка и выпил почти целый стакан. Нет смысла дальше копать воспоминания, очевидно, что пятый ребенок тоже мертв. Однако судьба смотрящего в камеру мальчика по-прежнему была загадочной. Витя не знал его имени, этот ребенок явно не ходил с ними в школу, он будто появился из ниоткуда, чтобы совершить свой грозный ритуал — принести в жертву чудовищу пять невинных детских жизней.

— Все дети на этом снимке мертвы…

    Чиркнув спичкой, Витя собрался сжечь фотографию. Пламя охватило нижний край, черно-белые краски стали синеть, а потом получился едкий зеленый дым, от которого сперло дыхание, а в глазах появилась резь. Снимок выпал из рук, приземлившись в раковину обратной стороной, и тут Витю окончательно накрыло. Он затушил пламя и медленно поднес снимок ближе к лицу. Эта надпись, сделанная детской рукой на обороте:

    «Нашему младшему другу по туристическому клубу «Орленок» — Вите Кравцову».

    Теперь ясно, почему Витя не помнит мальчика. Мальчик — это он сам. И, казалось бы, нужно крепко вцепиться в рассудок, подумать о том, почему проклятие обошло его стороной, но в глубине души Витя почувствовал холод, как будто плеснули ледяной водой на угли. А ведь и родители тоже!

    В квартире стало тихо, а на матовой поверхности фотографии дрожало темное отражение Вити в ореоле эфемерных щупалец.